Мирное небо. Солнечный зайчик.
Прыгает, кружится. Не предвещает
Пока Провидение боли и смерти.
Блаженно во сне улыбаются дети.
Мирное утро. Солнечный свет.
Тьма наступает. Прошлого нет.
Страх пробирается липкий под кожу.
Время уже повернуть невозможно.
Грохочет грядущее, перечеркнув
Отблески счастья взмахами рук –
Тех, что сжимают запястья до стона.
Алый рассвет. Провидения безмолвие.
Кто, почему и откуда, зачем?
Дрожащая жизнь не может ответить
На эти вопросы. Закрыла глаза,
Чтобы не видеть. Иначе кричать
Придётся ей истово, выть от отчаяния.
Мужчины и женщины, девочки, мальчики…
Кто выхватил вас из жизни средь всех,
Разбив на осколки струящийся смех
И весь растоптав сапогами безжалостно.
Прильнула малышка доверчиво к маме
И преданно верит, что та защитит.
Мольбам не подвластна становится жизнь.
Бездонная вечность, слезу утирая,
Над ними склонилась, мгновенно о рае
Навек позабыв, пытаясь покрыть.
Но в этом покрове количество дыр
Сверх меры. Сквозь них и пули, и зло.
Покров оказался как решето.
Покров этот некому больше заштопать.
Зловещие дыры видны вместо окон.
И птицы внезапно вокруг онемели.
Все уцелевшие чувствуют грех,
Что не спасли, не смогли защитить.
Вмиг очутилась цветущая жизнь
Пригвождена, беспощадно распята.
На синеве кровавые пятна.
Руки по локоть в крови у убийц.
Как нестерпимо сердце болит!
Единое сердце земли, что сочувствует.
Цеплялись за воздух страдания минуты.
Ударившись оземь, они не разбились,
Запутавшись где-то средь листьев олив,
Оповещая стоном прерывистым.
Как нестерпимо сердце болит!
Растерзанный мир на кровавом рассвете
Под крики и стоны решил посмотреть
«Шиндлера список» в пятнадцатый раз.
Обжёгся о музыку. Снова, опять
Чума возвращается. Кто остановит?
Разбитые окна откликнулись болью.
Кто и какое право имеет
Топтать, унижать, издеваться? Еврей...
А если француз, испанец иль немец?
Чем ты умней, справедливей, добрее?
Быть может, не красная кровь в твоих жилах,
Чтоб отличаться, о том позабыв,
Что каждый из нас по подобию, образу?
Быть может, течёт в тебе
даже не кровь,
Течёт в тебе кровь не такая – водица?
Бесспорно, не можешь над миром ты птицей
Взлетать и парить над землёй,
возвращаясь
На землю родную, и, видимо, братство
Такого не знаешь и просто не веришь,
Что можно отважными быть под обстрелами,
Смеяться, любить и протягивать сердце.
И «Тум-балалайку» не сможешь ты спеть –
Так напевая, словно в последний
Раз исполняешь её – удивительно:
Искренне и задушевно, пронзительно.
Если бы ваших детей убивали,
Если б вели на расстрел ваших братьев,
Если бы сёстры не возвратились?
Если бы годы, мгновения любви
В землю втоптали, пощады не ведая?
Если б поблизости весь белый свет
Накрыло лавиной ужаса, мрака,
Если бы вспыхнуло страшное пламя –
До самых небес, сжигая всё сущее?
Шагнуть, всё забыв, вы смогли бы в грядущее?
Сколько б часов вы толпились на площади,
Сколько бы раз вы мучителям хлопали,
Если б лишились вы глаз своих, пальцев?
Как бы стонали, если бы мальчика,
Вашего сына, кто-то изрезал?
Сколько, скажите, если б истерзанной
Вашу сестру вы увидели рядом?
Сколько бы раз, если б тело отца
Вам не хотели отдать супостаты?
Сколько бы раз вы от боли кричали –
Так, что весь мир захлебнулся бы в ней?
... Мы же молчим, стиснув зубы. Евреи.
Право имеем ответить на боль?!
Как же средь всех вы выбрали роли
Лишь лицемеров, объятых жестокостью?
Пьесу поставил какой режиссёр?
Вывесил роли, что предначертаны,
На старой доске, что теряется в вечности?
Напротив их всё написав для живущих.
Роли разобраны, только грядущее
Чернее от этого с каждой минутой.
Выстрелы в сердце. Крики и ужас.
Кровь, что рекой. И боль, и страдания.
В последнее время в поклоне склоняется
Лишь мироздание, моля о прощении.
Прощали не раз. Ведь мы же евреи!
Все разные в мире, конечно. Евреи...
Кто этот мир разукрасил на клетки?
В этой возможно счастье, а в этой –
Боль и страдания, отсутствие света,
Несправедливость и безысходность.
Те разноцветные, эти от горя
Чёрные-чёрные. Как уцелеть?
«Хава-Нагила»... И всё-таки петь
Будем всегда – вопреки режиссёру!
Станем мы петь – какие бы роли
Нам ни достались по прихоти чьей-то!
Петь не откажемся, бликами света
Щедро делясь, их в мир добавляя.
Радость у нас вперемежку с печалью.
Заполнила боль целиком всё пространство.
С оружьем смертельным дикие танцы.
Курды, даяки иль левантийцы?
Свет окровавленный вовсе не чистым
Вмиг оказался – пронизанным тьмою.
Тьму невозможно здесь ни Луною
Раздвинуть, отторгнуть, ни силою Солнца.
Всхлипнув, земля, попыталась
прихлопнуть
Ладонями темень, чтоб не сочилась.
Обвалы, разломы. И сотни могил
Оставила тьма – и тогда присмирела.
«Шалом» всем послышалось рядом «Алейхем».
Песня звучит всё сильней и сильнее.
Мы не такие, как все. Мы – евреи!
Руки готовы пожать всем с охотой.
Счастье еврейское. С привкусом боли.
7.10.25
Алла Орлова
Об авторе: Орлова Алла. Родилась в Бобруйске.
Окончила Минский педагогический институт. Жила в Минске. Последние 7 лет – в Гродно. Пишет стихи. Печаталась в периодических изданиях.
Издала книга стихов «На расстоянии души».
