За каждым ярким лидером джаз-оркестров или ВИА всегда сзади, в тени, просматривается некий великий профессионал, который, словно ракета-носитель, выводит и удерживает любимца публики, обладателя «красной строки» – своей фамилии на афише, – на шоу-орбите.
Поделюсь доказательствами:
…на Леонида Утёсова работали музыкальные руководители его джаза Леонид Дидерихс, Николай Минх, Вадим Людвиковский, Аркадий Островский, ставший позже знаменитым советским композитором-песенником;
…за Клавдией Шульженко сидел оркестр, руководимый джазменами Яковом Скоморовским, Алексеем Семёновым, Ильёй Жаком;
…самые знаменитые аранжировки Дюку Эллингтону сделал Боб Страйхорн;
…в наших «Песнярах» Владимира Мулявина партитуры сотворяли Игорь Паливода, Владимир Ткаченко, Валерий Дайнеко.
Такой музыкант с осени 1939-го и до конца 1946 года был и в Государственном джаз-оркестре БССР.
Ставшему легендой руководителю оркестра, шоумену и выдающемуся трубачу Эдди Рознеру в «послегулаговский» период обеспечивали звучание его джаз-оркестров, уже не БССР, аранжировщики Юрий Саульский и Владимир Терлецкий.
Но до того, в самый расцвет, в самое звёздное время Государственного джаз-оркестра БССР, вёл коллектив дирижёр, который формировал репертуар, делал аранжировки программных произведений, вообще создавал «музыкальное лицо» рознеровского оркестра и который по своей воле и по предуготованной ему судьбой участи был в скромной роли, которую можно назвать «оставшийся в тени».
Он – композитор, пианист, аранжировщик, дирижёр Юрий Давидович Бельзацкий (31.12.1909 – 31.08.1963).
Жестокую несправедливость судьбы по отношению к Бельзацкому стараются сегодня в Беларуси выправить два человека: дирижёр Максим Николаевич Рассоха со своим ансамблем «Минск-классик», который «выкапывает» партитуры, аранжирует и исполняет его музыку, и я, который знал Юрия Давидовича, о нём писал в книге «Магия белого экрана» (изд. «Беларусь», 2002 г.), и вот опять пишу, охотно рассказываю.
Каждый человек рождён своей эпохой. Неотделим от своей был и Бельзацкий.
БЕСПЕЧНАЯ ВАРШАВА
Годы 1909 –1939
Варшава середины 1930-х годов – спокойная окраина цивилизованной Европы. Жители её старались жить в своё удовольствие. Их не очень заботила отсталость оборонной промышленности Польши, они легкомысленно смеялись над журнальными карикатурами на руководителя Германии – некоего Гитлера, который будто бы клепал там несметное число танков, сколоченных, по убеждениям варшавян, из фанеры.
Восточного соседа – Советский Союз – тут не замечали вовсе, словно бы и не существовало на карте шестой части мировой суши.
Тут поголовно сходили с ума от зарубежного кинематографа, не пропуская просмотра ни единого нового фильма, тем более, что полька Аполлония Халупец уже покорила кинозрителей мира выразительно-таинственной – с помощью карандаша – обводкой очей в немых фильмах под звучным псевдонимом Пола Негри.
Собственная же кинематография Польши была провинциально-кустарной: через пять лет от начала эры звукового кино тут владельцы кинотеатров ещё составляли петиции о его запрете, а из 60 кинотеатров Варшавы только половина была с примитивным звуковым оборудованием.
Но, вопреки прогрессу, именно кино немое кормило молодого музыканта Ежи Бельзацкого: он был тапёром – пианистом, сопровождавшим показ немых фильмов. То есть, работы хватало.
Но вернёмся немного назад – в начало ХХ века.
* * *
В Варшаве, в семье музыканта Давида Бельзацкого на самом исходе 1909-го, под самый новый, 1910-й год, родился мальчик Иехунон, которого на польский лад звали Ежи.
Дом Бельзацких недалеко от вокзала, на улице Твардой, служил подростку пристанищем только для сна. Остальное время он проводил в Высшей музыкальной школе имени Шопена, куда его как малоимущего пристроили без оплаты за обучение. Открывая во время занятий днём молодому способному пианисту красоты и тайны фортепианной классики, профессора и не догадывались, что уже с пятнадцати лет для заработка в поддержку семьи юноша играл вечерами в бесчисленных кабаре, ресторанах – всяких «Сиренах», «Цыганериях».
Там, несомненно, слышал он пение популярного Мечислава Фогга, мужской вокальный «Хур Дана», первые выступления Ханны Скаржанки и очаровательную Лёдю Халаму. И конечно же, привлекали его оркестрики Хенрика Варса и необычайно популярного композитора Ежи Петерсбурского, песенки которого «Танго Милонга» («Донна Клара») и «Это последнее воскресенье» («Утомлённое солнце») пела вся Европа, а последняя даже перелетела на восток, через «границу на замке», в СССР.
Подрабатывал Ежи Бельзацкий на сеансах отмирающего немого кино: в первоэкранных «Аполло», «Наполеон» и «Палладиум», который находился на недалёкой от дома улице Злотой.
Там приобретал молодой тапёр навыки точного соответствия продолжительности звучания музыкальной темы длительности экранного эпизода, музыкальные акценты.
Полученный тут профессионализм накапливался. Это был уникальный творческий опыт, который выделит, отличит его в недалёком и непредсказуемом будущем, в неведомой пока ему Беларуси, в неведомом пока ему Минске!
* * *
Да, именно навыки сопровождения немых фильмов через полтора десятилетия сделают его самым профессионально подготовленным среди композиторов Беларуси к работе в «важнейшем из искусств», как, со слов Ленина, именовали в СССР кинематограф.
Музицирование в кабаре и ресторанах, конечно же, хороший заработок, но он влёк за собой и образ жизни молодого пианиста: учитывая всё возрастающее мужское обаяние Бельзацкого, можно утверждать, что был этот «образ жизни» – богемный.
Опережая последовательность повествования, хочу отметить ещё и элегантность Юрия Давидовича, его шляхетные манеры, остроумие, интеллект и эрудицию. Даже в зрелом возрасте он был самым обаятельным мужчиной для подруг дочери.
А я помню светящиеся глаза зачарованных работниц киногруппы фильма «Миколка-паровоз», когда на съёмочной площадке появлялся и вёл свои остроумные беседы Бельзацкий, его анекдоты:
– Человек спрашивает: «Что надеть на маскарад, чтобы меня не узнали?» Ему советуют: «Наденьте чистую сорочку».
Директор нашего фильма давал заместителю поручение, чтобы тот известил бухгалтерию «Беларусьфильма», что у съёмочной группы в Гродно кончаются деньги. Заместитель спрашивает: «А что написать в телеграмме?»
Бельзацкий тут же встревает и поучает:
– Дайте такую телеграмму: «Волнуйтесь тчк подробности письмом».
* * *
И вот в той предвоенной Варшаве молодой кавалер, видный из себя и известный в богемных кругах пианист, выбрал в жёны, конечно же, красавицу. Она привлекала и когда ей было за сорок, следы былой красоты оставались и когда ей было уже далеко за семьдесят – тогда я видел её в последний раз...
Гута была дочерью торговца посудой, одна из девяти детей. Окружающие считали это всё же мезальянсом – неравным браком, но она была красива, у молодых была любовь, одна на всю жизнь. Вскоре родилась у них дочь Люцина.
О том безоблачном периоде жизни в Варшаве Юрий Давидович при мне рассказывал, философски вздыхая. Он как раз безрезультатно пробивал с помощью прошений от Союза композиторов, музфонда, киностудии «Беларусьфильм», Комитета по радио и телевидению установки ему недостижимого тогда телефона в квартиру в центре Минска, у кинотеатра «Мир».
– Когда в довоенной Варшаве человек желал обзавестись вторым телефоном с отдельным номером, фирма на его звонок с запросом интересовалась только, какого цвета хочет пан иметь аппарат и какой длины шнур к нему. Через час приходили два пана в форменной одежде, ставили второй телефон, называли его номер и, получив чаевые, откланивались.
Играя в ресторанах, Ежи хорошо зарабатывал. Кроме исполнительской и композиторской деятельности, организовал он с родственниками небольшое издательство нот популярных танцевальных мелодий и... «пёсэнэк» (через двадцать лет будет вспоминать он их во время поиска характера шлягера для сцены «Кабаре “Жорж” в фильме «Красные листья»).
Конечно же, не мог молодой музыкант не сотрудничать с первыми варшавскими студиями звукозаписи «Сирена-Рекорд» в доме № 50 по Вишнёвой улице или с «Фалангой» в доме № 19 по улице Новы Свят. Тогда же увлёкся Ежи «Рапсодией в стиле блюз» Гершвина, ноты которой, конечно же, дошли уже до Варшавы.
Осуществляя через четверть столетия мечту молодости, запишет Юрий Давидович «Рапсодию» как пианист с оркестром Белорусского радио, за год до смерти.
Уже самый-самый конец 30-х, Европа затаилась в преддверии большой войны.
* * *
А Варшава безмятежно веселится: жители всё так же просиживают часами в бесчисленных кофейнях под сенью Иерусалимских аллей, на Маршалковской, Мариенштате, обсуждают вчерашние премьеры «Парамаунта», «УФА», «МГМ», а также «механизацию» национальной армии, посаженной на велосипеды; президент страны Стефан Сташиньски ведёт международные переговоры по второстепенным вопросам.
Временами появляется в городе сбежавший из Германии музыкант Адольф Рознер – с чудесным звуком золотой трубы и жуткими рассказами про издевательства фашистов над евреями, во что почти не верилось.
Тут любуются парадом уланской дивизии, куда со всей Польши отобраны кони, все только белые, а карнавально одетые всадники грозно взмахивают остро отточенными саблями – убедительным оружием против сработанных из фанеры танков карикатурного Гитлера; на варшавской киностудии снимается очередной водевиль «Похождения пана Пярункевича».
ФАНЕРНЫЕ ТАНКИ
Год 1939
Но никто из кинематографистов не догадался выставить из окна съёмочную камеру, чтоб запечатлеть, как на улицах польских городов 1 сентября 1939 года залязгали по булыжнику стальные траки-гусеницы бронированных чудовищ с пушками и свастикой на башнях, как за сорок минут под пулемётами танков устлалось поле боя белыми конвульсирующими лошадьми отборной уланской дивизии... Эта трагедия воссоздана в польском фильме Анджея Вайды «Лётна» – по имени лошади «Летучая».
Правда, 3 сентября кто-то из операторов ещё пробовал снять хилую манифестацию по случаю вступления в войну Англии и Франции, но плёнку уже не суждено было обработать, так как цеха киностудии были кем-то опечатаны.
Возникали ещё последние всполохи сопротивления в Модлине, Хэлме, в Краковском предместье, уже исчезла с карты Жэч Посполита, но Варшава всё сопротивлялась, истекая кровью, ещё почти месяц. Американский кинооператор Джульен Байян снимал варшавян с оружием в руках даже 21 сентября!
Город заняли фашисты.
В гетто и концлагерях погибнут родители и почти все родственники Ежи и Гуты Бельзацких; автор мудрой повести «Король Матиуш Первый» Януш Корчак пойдёт в печь вместе с детьми-воспитанниками; там же превратятся в лагерный дым кинозвёзды Витольд Захаревич и Мечислав Венгжин; умрёт под пытками великий трагик Стефан Ярач, именем которого назван в сегодняшней Польше театр; за предательство национальной идеи и сотрудничество с оккупантами повесят подпольщики короля экрана Иго Сыма; а пулей, предназначенной жене-провокатору, нечаянно убьют популярнейшего Михала Зьнича; от бомбы союзников в Ницце погибнет актёр, мечта женщин Витольд Конти; следы известного по фильму «Певец Варшавы» Эугениуша Бодо затеряются где-то на просторах СССР; покончит самоубийством в состоянии депрессии известный драматург Тадеуш Доленга-Мостович; пойдёт за прихожанина на смерть ксёндз Максимилиан Кольбе...
Это все популярные в высшем свете Варшавы персоны, многие из них водили компании с талантливым и обаятельным пианистом Бельзацким, а уж знакомы были наверняка.
Но ничего о судьбах этих людей молодые Бельзацкие пока не знают, так как спасаются от фашистов в единственном, без альтернативы, направлении на Восток.
Почему, ну почему я не знал этого раньше?! А ведь мог же расспросить Юрия Давидовича, и он бы подробно поведал о той трагедии, да с такими подробностями…
БЕЛОСТОК – КОВЧЕГ СПАСЕНИЯ
Годы 1939 – 1940
Режимной границы между Вермахтом и Красной Армией пока не было, и Ежи, поиграв на аккордеоне немецкому офицеру, большому любителю музыки, получил билеты на поезд в восточном направлении.
Туда же пробирался гитарист Луи Маркович, который за разрешение перехода «к Советам» отдал немцу-пограничнику своего кормильца — инструмент.
Осенью 1939 года Белосток напоминал ковчег, переполненный актёрами, музыкантами, спасавшимися от немцев, евреями. Тут осели знаменитые звёзды кабаре, киноаманты, музыканты: Юзеф Бельзацкий, дядя Ежи, да ещё с контрабасом, музыканты трёх джазов: Варса, Петерсбурского и нового, уже тут «сколоченного», под руководством Ежи Бельзацкого. Музыканты в поисках большего заработка и благоустройства в приграничной суете перебегали из оркестра в оркестр, чтобы не пропасть и хоть что-то заработать на жизнь.
Где-то в те дни неразберихи появился в Белостоке и трубач Адольф Рознер, который наезжал сюда из оккупированного Советами Львова. Музыканты обращались к нему, кратко называя «Адди».
Как же точно и образно обозначил Шолом-Алейхем это извечное скитание евреев: «блуждающие звёзды»!
МАТЕРИАЛИЗАЦИЯ МЕЧТЫ; РОЖДЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ
Тридцатилетний Ежи Бельзацкий к тому времени провёл ровно половину жизни за роялем, на концертах и точно знал, как воспринимает публика произведения того или иного характера, он прекрасно владел законами построения эстрадного зрелища, шоу.
И ещё он понимал, что даже самый выдающийся пианист-виртуоз, сидящий спиной или боком к залу, не удержит внимания зрителей на протяжении двух отделений, а тем более не будет пользоваться популярностью у широкой публики и устойчивым успехом. По сцене нужно двигаться, а не сидеть к ней боком или спиной.
Законы шоу-бизнеса требовали для афиши, как говорил Бельзацкий, «красную строку»: имя артиста, на которого бы «валила» публика, который бы два часа держал зал. Но не подходили для этой роли ни гитарист и исполнитель тирольских «йоделей» Луи Маркович, ни ресторанный скрипач и мандолинист из Гродно лысый комик-толстячок Павлик Гофман, ни сестра и брат танцоры-акробаты Слава и Юрий Мэй, ни царственно-величественный конферансье Казимеж Круковски – все они крутились в белостокском богемном водовороте и вскоре войдут в состав будущего джаза.
Бельзацкий решил, что сценическим лидером оркестра может стать артистичный, обаятельный скрипач и трубач-виртуоз Адди Рознер, которого переиначили в «Эдди», чтобы избежать ненужных ассоциаций с его тёзкой – Гитлером.
УХОД В ТЕНЬ
И, оставаясь в собственном оркестре руководителем музыкальным, право стать руководителем художественным Ежи уступает Рознеру.
Это был единственно разумный выход, ибо, не додумавшись до этого, распались оркестры композиторов Варса, Петерсбурского: они не были интересны вне ресторана, на концертной сцене.
А коллектив Бельзацкого «Советы» доукомплектовали музыкантами, одели, обеспечили концертным оборудованием, микрофонами, динамиками и усилителями с национализированного радиозавода в Вильне, гастролями, заработками – и он обрёл статус Государственного джаз-оркестра БССР. Тогда Беларусь была единственной республикой в Союзе, которая имела коллектив такого направления.
Ежи стал называться Юрием, виртуозно играл по вечерам в концертах, днём репетировал с оркестровыми группами, а по ночам составлял новый репертуар, который был необходим большому по составу инструментов оркестру, предполагавшему большие и неизведанные возможности.
Штраусовские мелодии из нашумевшего перед войной фильма «Большой вальс» дали материал для большой композиции, которой предстояло поразить слушателей игрой Рознера на скрипке и трубе. Развёрнутое вступление со свободными трубными фиоритурами словно созывало на сцену музыкантов. И вот уже грянул упругий ритм свинга, «тутти» всего оркестра, который волнами накатывал на зал знакомый вальс, переложенный Бельзацким на размер 4/4.
Этим же произведением в той же аранжировке начинал в 1996 году на сцене Русского театра концерт памяти Эдди Рознера наш Государственный концертный оркестр Беларуси «АБ» Михаила Финберга.
Неведомым искусным умением аранжировщика добился джазового звучания этой вещи – без саксофонов, без «пачек» труб и тромбонов – и ансамбль «Минск-классик» Максима Рассохи.
И благодарный подарок судьбы: Максим Николаевич недавно «откопал» партитуру пьесы Бельзацкого «Джаз в ночи» с заголовком на польском, с печатью на ней: «Белостокская областная филармония». Исполнение этого произведения в Минске вечером 14 августа 2021 года у ратуши воспринялось минчанами как премьера. Ещё бы! Пьеса «Джаз в ночи» не исполнялась примерно 75 лет!
Ещё одной большой программной композицией Бельзацкого была тема эллингтоновского тромбониста Хуана Тизола – знаменитый «Караван».
Про звучание этой аранжировки вспоминает музыкант джаз-оркестра Юрий Цейтлин: “Караван” – это скорее музыкальная картинка: лёгкий монотонный аккомпанемент ударных инструментов создаёт эффект движения каравана. Где-то вдали слышится восточный напев, похожий на молитву. На этом фоне рождается засурдиненный звук трубы... в приглушённом свете. Льётся плавная очаровывающая мелодия. Голосу трубы, как эхо, откликается кларнет. Но вот постепенно свет усиливается, и в момент кульминации взрывается мощь оркестра, всего на несколько секунд, словно яркий мираж на горизонте... И снова только мелодия трубы... всё тише... всё дальше… караван уходит... вот и звуки ударных растворяются в тишине… Пауза. Полный свет. Эдди Рознер получает очередную радость успеха».
Ну конечно, «радость успеха» – исполнителю.
А создатель этой эффектно-сложной композиции раскланивается вместе с музыкантами оркестра лишь тогда, когда Рознер, насладившись аплодисментами, «милостивым» жестом поднимет коллектив на общий поклон… Общий, групповой, коллективный!
А ещё были аранжированные Бельзацким негритянская оркестровая тема «Сент Луи-блюз», танго для танцоров брата и сестры Нэй с соло бандониона, обработки бесчисленных «пёсэнэк» и сопровождений куплетов конферансье. Словом, оркестру Рознера было с чем всего за год существования в СССР выступить в июне 1940-го на Декаде искусства БССР в Москве.
Звезда на сцене – Эдди Рознер!
Это была вершина творческого взлёта Юрия Бельзацкого в любимом жанре – в джазе!
Но кто замечает стоящих в тени?!
ТРИУМФ, ЛИШЕНИЯ. ИЗЛОМ
Годы 1940 – 1946
До войны джаз был в СССР достаточно распространённой музыкой: выходили грампластинки, с детства знакомые мне, было много самодеятельных коллективов, а каждый профессиональный оркестр, учитывая закрытость страны, искал своё особое неповторимое лицо.
Театрализованный джаз Утёсова работал только на него, исполнителя советских песен; виртуозы Александра Цфасмана играли преимущественно музыку руководителя, причём только на радио, почти не концертируя; джаз-оркестр Клавдии Шульженко разрывался между песенно-лирическим жанром певицы и аккомпанементом пафосно-политическим фельетонам её мужа Владимира Коралли; джаз ЦДК железнодорожников, которым руководили знаменитые композиторы братья Покрассы, отдавал преимущество «паровозной» тематике и песням братьев; джаз-оркестр СССР Виктора Кнушевицкого только-только создался – виолончели с саксофонами, не имел репертуара, следовательно, своего направления.
Налицо была незанятая ниша для большого театрализованного ревю с музыкой западного происхождения. Её-то и занял решительно Государственный джаз-оркестр БССР.
* * *
Панская Польша была открытой европейской страной, и Юрий Бельзацкий знал американскую джазовую классику, изучал записи и партитуры, владел приёмами аранжировки, непохожими на используемые в советской музыке. Поэтому во время гастролей в 1940-м в Москве, в престижнейшем Летнем театре сада «Эрмитаж», как вспоминает трубач Юрий Цейтлин, «…фанаты-джазисты с упоением вслушивались в сложное очарование гармоний, в неожиданные каскады синкоп, в стремительные взлёты медных инструментов и в сладкий романтичный кристалл-хорус (это когда лишённая вибрации мелодия четырёх саксофонов и кларнета тихо плывёт, зачаровывая зал)».
Это всё – партитуры Бельзацкого.
Нужно добавить и игру оркестра без нот его подвижность, артистизм, постоянную улыбчивость; «занятие» музыкантов во время соло барабанщика – подрёмывание, чтение газет, игру в карты – как бы подтверждение того, что соло будет очень долгим. Отличием было участие музыкантов во всех интермедиях, пение на иностранных языках, а на русском с лёгким иностранным акцентом. И ещё – неотразимое сценическое обаяние лощёного солиста-звезды. И станет понятным невиданный успех оркестра, сопровождаемый продажей тысяч буклетов, программок и фото белозубого трубача. Для всех музыкантов это были счастливые дни опьянения славой, дальнейшая жизнь виделась беззаботно-светлой, тем более, что «западников» особенно не ограничивали пока советским репертуаром, а музыкальному руководителю разрешалось быть относительно свободным в выборе для программ мировой джазовой классики и применять гармонии, которые не звучали в советских оркестрах такого состава.
Не мог не удивляться успеху давних коллег Ежи Петерсбурский, который жил тогда в гостинице «Москва» и как раз в 1940-м сочинил долгоживущий советский шлягер «Синенький скромный платочек».
* * *
В мае 1941-го у Бельзацких родился мальчик Александр – по-домашнему Олек...
Через сорок дней после его рождения оркестр уже прятался от первых немецких авиабомб в подвалах киевской театральной гостиницы.
Маршруты тыловых гастролей всё чаще пролегали по госпиталям и пунктам формирования новых дивизий для фронта. Через много лет вспоминал Бельзацкий про гастроли военных лет уже только смешное...
Однажды на концерте в какой-то среднеазиатской республике оркестр буквально выкладывался, чтобы раззадорить, «раскачать» окаменевший зал. Почему-то самые «забойные» шлягеры и шутки, виртуозные соло музыкантов проходили в мёртвой тишине.
Вскоре выяснилось, что оркестр по ошибке приехал не туда, что новобранцы-азиаты просто не воспринимали европейские аккордовые звучания и мелодику. На этот призывной пункт должен был приехать ансамбль их народных инструментов – комузов, а не джаз. Джаз-оркестр БССР быстро сориентировался и переехал туда, где его ждали, и попал, конечно же, на выступление исполнителей на комузах, музыку которых не воспринимали «бледнолицые» бойцы-славяне. Джазисты некоторое время слушали это из-за кулис, для их слуха бреньканье на трёх струнах казалось однообразно-бесконечным... Тут рассказчик Бельзацкий, слегка пародируя, «надудел» несколько тоскливых тактов и весело закончил:
– Казалось, трынькают одно и то же!.. И тут скрипач-хохмач наш Павлик Гофман тихо сказал нам по-польски: «Вы думаете, панове, что это они ещё только настраиваются? Так нет, это они уже играют».
Все годы войны оркестр прожил... в вагоне. В городе, где должны были проходить гастроли, вагон загоняли в далёкий тупик станции, на запасные пути. Музыканты отправлялись на концерт, а жёны их – на базар за едой и в магазины, чтобы отоварить продуктовые карточки. А к ночи сходились в своём «доме на колесах» и катили в следующий город, радуясь лишь, что все они тут, вместе, живые и на репетиции далеко ходить не нужно.
«Тесно, неудобно и шумно, потому что многие артисты ехали с жёнами и даже с малолетними детьми, которые не только кричали и плакали, а ещё и бегали из купе в купе, благо, что купе в жёстком вагоне не имеет дверей. А если прибавить к этому обилие скарба, включая ванночки, тазики, горшочки, а также керосинки, примусы, кастрюльки и сковородки, не считая тарелок, чашек и банок, то получится коммунальная квартира на колёсах», – так, вспоминая, описывал быт знаменитого оркестра трубач Юрий Цейтлин.
* * *
Две полки в купе – одна над другой – занимали трое Бельзацких. Однажды маленький Олек свалился с верхней прямо на керосинку, обварился, конечно, и это был не единичный случай у обитателей музыкальной коммуналки.
А Люцина-Люся тогда уже училась, жила у знакомых в Москве. Когда родители, будучи там проездом, встречались с ней, умница девочка жаловалась, что в школе не учат тому, чего бы она не знала, что в классе ей неинтересно, скучно. Отец-дирижёр всерьёз обещал ей для увеселения учебного процесса приводить под окна школы свой оркестр: у Юрия Давидовича был единственный доступный ему способ успокоить любую душу.
Но в вагоне, в шуме и гаме, неплохо работалось. Сочиняли весёлые «пёсэнки» братья Гаррисы, ставшие шлягерами: «Ковбойскую», «Мандолину, гитару и бас», вальс «Варшава» – горестное воспоминание о беззаботной весёлой жизни в любимом городе. Два таинственно-романтических танго «Мерилю» и «Зачем смеяться?» написал сам Рознер.
Музыкальному руководителю всё это нужно было оркестровать без рояля, на колёсах; кроме того, необходимы были программные композиции для инструменталистов, музыка к шуточным куплетам Гофмана и балетным номерам... Писал Бельзацкий тогда много, как никогда. И как радостно было слышать тем же вечером в исполнении большого оркестра придуманное и записанное ночью на подрагивающих полках жёсткого вагона! Жажда творчества в ожидании скорой победы и перемен к лучшему была у всего оркестра.
Как-то художественный руководитель покорил всех на концерте не предусмотренным партитурой Бельзацкого участием в исполнении песни «Мерилю»: он почувствовал необходимость выйти к солисту и вести засурдиненной трубой то подголосок, то какое-то отклонение от собственной мелодии, то нежную связку между строчками. Эту импровизацию Бельзацкий закрепил, и в таком виде танго было записано на грампластинку.
Запись почти всего наработанного с 1939 года началась июньским днём 1944-го, когда по Москве, по Садовой, почти мимо Дома звукозаписи, вели пленных немцев. Оркестр, прервав работу, выбежал посмотреть на историческое шествие, что дало новый импульс исполнению.
Варшавяне не могли не думать притом о своей, ещё не свободной от немцев, родине...
Когда после трёх напряжённых дней, накануне долгих гастролей, большая программа была записана для последующего тиражирования на грампластинках, художественный совет студии не дал на это разрешения. Причина: иностранный акцент исполнителей. Мотивировали тем, что это не разовый концерт, а запись для истории. Насчёт последнего худсовет был прав.
– Сам Рознер мог говорить по-немецки, по-польски, по-еврейски на идише, по-английски, по-русски, но на всех языках с акцентом! – вспоминал свои детские впечатления ироничный Валерий Рубинчик, сын директора оркестра.
Это замечание относилось ко всем вокалистам оркестра. И хотя аранжировщик и репетитор Бельзацкий не имел к русским текстам никакого отношения, вся его необъятная работа могла навсегда стать утраченной, если не будет увековечена на грампластинках.
Но как-то удалось отстоять песенки на французском и польском языках: «Варшаву», «Жду», потом шуточные «Парень-паренёк», «Мандолина, гитара и бас», «Ковбойская», «Очи чёрные», «От двух до пяти», пропустили и виртуозные оркестровые композиции «Сказки Венского леса», «Большой вальс», «Караван», «Сент Луи-блюз», «Прощай, любовь».
А все многочисленные танго, вальсы, фокстроты – «На полянке», «Мерилю», «Зачем смеяться?», «Влюблённый коногон», «Сколько песен!» – напел прямо с листа тенор, лирик-профессионал Георгий Виноградов, который случайно в то время оказался на студии. Больше он никогда не пел с Госджазом БССР. Конечно, случайность его участия повлекла некоторую суховатость исполнения, «невпетость». Но благодаря именно ему сохранились вся программа, весь блеск и разнообразие музыкальной палитры выдающегося джазиста Юрия Бельзацкого.
Однако все лавры достались, конечно же, Рознеру, ибо кто интересуется автором блистательных аранжировок или же исполнителем неповторимой каденции рояля в композиции «Большой вальс».
Вновь Бельзацкий – в тени, в тени...
* * *
Первая послевоенная программа Госджаз-оркестра БССР называлась «Вот мы и празднуем!» Открывалось 2-е отделение программной симфоджазовой увертюрой; она как бы передавала историю войны.
В первых частях это музыкальное сочинение цитировало 7-ю симфонию Д. Шостаковича. Немцы входят в Париж, гремит немецкий марш – и Франция склоняется перед победителем: «умирает» вальс «Под крышами Парижа». Немцы входят в Вену – тот же марш вытесняет, заглушает вальс Штрауса «Сказки Венского леса». Наконец, исполняются на рояле позывные Москвы «Широка страна моя родная». В наступление переходит Красная Армия, и немецкие марши тонут в мелодиях русских и советских композиторов. Эта музыкальная «программность» сочинена, оркестрована в высшей степени искусно и исполнена в сопровождении джаз-оркестра пианистом Юрием Бельзацким.
Не знаю, правда ли, но мне многие свидетельствовали, что для концерта в клубе МВД Рознер выпустил специальную афишу «Вот мы и встретились».
* * *
Юрий Давидович всё дальнейшее время жизни мог слушать сотворённую им музыку уже только на грампластинках, так как после неудавшейся нелепой попытки Рознера в ноябре 1946 года нелегально уехать в Польшу того посадили. Оркестр ещё недолго гастролировал с афишей «под упр. Юрия Бельзацкого (бывш. Рознер)», но его расформировали. Часть музыкантов уехала – с разрешения, по желанию – в Польшу, часть пристроилась в различные советские коллективы: профессионализм и репутация «рознеровца» открывали им все двери.
Сам художественный руководитель создал джаз даже в магаданском лагере, где отсидел восемь лет.
Дочь композитора Люцина обратила внимание, что в домашнем архиве всего одна фотография Рознера и ни одной, где они были бы вместе с отцом, а помнит она: были же! И догадалась, почему их нет: родители всё это уничтожили после ареста Рознера – знали, в какой стране оказались, испугались обыска. Время было такое...
ПРИСТАНИЩЕ «БЛУЖДАЮЩИХ ЗВЁЗД»
Годы 1946 – 1963
Юрий Давидович, оставшись без оркестра, осел с семьёй в Беларуси. Первым местом работы стала Бобруйская оперетта. Бельзацкий занял дирижёрский пульт и свои безмерные музыкальные способности стал вкладывать в освоение незнакомого жанра, в эту труппу, в этот провинциальный театр.
На либретто Кастуся Губаревича и Иосифа Дорского написал «Долину счастья» – мелодичную музыкальную комедию, которая в Бобруйске же и была поставлена. Артистов не хватало, и в массовке участвовали освободившиеся билетёры, рабочие сцены, а также родственники артистов.
Главный дирижёр от своей семьи выставил двоих своих детей, которые с припевом «Мы собираем колоски!» ответственно и с гордостью выполняли на сцене свойственную пионерам тех лет обязанность.
А вскоре перебрались в Минск: Юрий Давидович был приглашён концертмейстером в Оперный театр. Теперь семья жила в тёплой комнатке, в том же здании.
Нельзя не быть благодарными этим стенам, которые в первые послевоенные годы приютили тут, кроме хора, оркестра, оперной и балетной трупп театра, ещё хореографическое и художественное училища, Государственный народный хор, филармонию и Белгосэстраду с многочисленными концертными бригадами, симфонический оркестр, театральный институт, здесь была база ещё каких-то художественных коллективов и «культснабов», тут же размещались общежития студентов всех этих учебных заведений, комнаты артистов – в разрушенном войной Минске это был единственный «Ноев ковчег» для национальной богемы.
Словом, у Бельзацких уже появилось своё «купе», только в вагоне несравненно большем и без колёс. Их было уже четверо.
Конечно, о создании джаза в годы, когда ликвидировали их как рассадники космополитизма один за другим, нечего было и мечтать.
Это мог себе позволить только Рознер в
ГУЛАГе, но он там, возможно, и не знал, что здесь вслед за ним «осуждены» были и исключены из музыкальной жизни саксофоны, барабаны, синкопы, сурдины – всё, что хоть как-то связано с устрашавшим систему понятием «джаз», который так любил, понимал и мастерски сотворял скромный аккомпаниатор Юрий Бельзацкий.
Вскоре переманивают его в Белгосэстраду – она тут же, в соседнем коридоре. Он становится аккомпаниатором исполнительницы романсов Зинаиды Тарской, вновь, как в юности, много где подрабатывает, подыгрывает даже клоунским куплетам в цирке.
Но в начале 60-х годов в одной точке Минска происходят два значительных для музыканта события: Бельзацкий получает для семьи отдельную комнату в доме, через улицу от Красного костёла, и получает приглашение на киностудию, которая как раз в том костёле тогда и размещалась.
КИНОДИРИЖЁР-УНИКУМ
За десять последующих лет была им создана музыка для десяти художественных картин «Беларусьфильма». Вот где пригодились умения, что были наработаны и приобретены в варшавских кинотеатрах и на студиях звукозаписи!
Но что примечательно – в каждом из фильмов фамилия его стоит рядом с фамилией другого композитора: «Миколка-паровоз», «Девочка ищет отца», «Улица младшего сына» – вместе с Владимиром Оловниковым; «Павлинка» – с Евгением Тикоцким; «Зелёные огни» – с Дмитрием Каминским; «Любовью нужно дорожить» – с Юрием Семеняко; «Красные листья» – с москвичом Николаем Крюковым.
Только режиссёр Ричард Викторов пригласил Бельзацкого самостоятельно написать музыку к фильму «Впереди крутой поворот».
Дело в том, что Бельзацкий в те годы был композитором, кто, получив лишь чужой клавир, владел умением аранжировки для эстрадного оркестра, кто мог писать лёгкую музыку, создавать конкретные музыкальные эпизоды нужной – до секунды! – протяжённости, с необходимыми для изображения акцентами. Словом, он был профессионал-кинокомпозитор.
Но... он не был – и до смерти так и не стал – членом Союза композиторов: как же, джазист! Да с заграничным образованием! Были и ещё «но»… Вот потому-то и нужно было рядом авторитетное имя: для титров, для трудового соглашения, для успокоения руководящих инстанций.
Словом, и в киноработах он – в тени...
Из перечисленных десяти я работал на трёх фильмах – и ни на одной съёмке, даже музыкальных эпизодов, не присутствовал никто из маститых композиторов, а только Бельзацкий; он же ездил и в Москву на запись музыки; бывало, сам становился за дирижёрский пульт.
На фотографиях рабочих моментов «Миколки-паровоза» он, в белом модном плаще, участвует в съёмках эпизода «Похороны с пулемётом».
«БЕЛАЯ НЕСМЕЛАЯ РОМАШКА…»
Год 1958
Музыку к «Красным листьям» писал популярнейший в ту пору кинокомпозитор Николай Крюков – профессионал, «симфонист».
Но для сцены «Кабаре» требовалось довоенное польское танго, и для этой специфической работы пригласили Юрия Давидовича Бельзацкого, музыкального хозяина бывшего оркестра Эдди Рознера.
В репетиционной комнате «Ленфильма» в феврале 1958 года собрались режиссёр Корш-Саблин, Крюков, Бельзацкий, мало кому тогда ещё известная студентка университета Эдита Пьеха и её муж Александр Броневицкий.
Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, прошедший летом 1957-го, принёс их ансамблю «Дружба» большую популярность.
Бельзацкий садится за рояль, они с Пьехой переходят на польский язык, и начинаются воспоминания о жизни и музыке довоенной Варшавы.
Около часа Эдита пела только ему, он играл только для неё. Она вспоминала детство, он – молодость.
Очаровательная красавица Пьеха пела ему довоенные «забойные пёсэнки»: «Листки календаря», «Будапештская девушка», «Донна Клара», а он, аккомпанируя той, у кого актёрская слава была ещё впереди, наверняка вызывал в памяти лица артистов, когда-то исполнявших их, и свою Варшаву, где впервые услышал эти «пёсэнки».
Мелодию танго для нашего фильма Бельзацкий сочинил, по-моему, там же, за роялем, а уж наложить идейные слова про измятую «белую, несмелую ромашку полевую» было делом ремесла. Помните, как голос Эдиты Пьехи идеально «лёг» на исполнение этой песни Кларой Лучко в роли певицы кабаре Ядвиги?
Но директор фильма не мог заплатить Юрию Давидовичу гонорар за музыку – его уже получил Крюков. Выход нашёлся: ему можно было заплатить как дирижёру оркестра. Помню, он смеялся: «Ну какой может быть дирижёр перед оркестром в восемь человек? Но варианта не было».
В «Красных листьях» первая панорама эпизода «Кабаре “Жорж” начинается показом оркестрика, которым дирижирует Юрий Бельзацкий. Вот эти мгновения на киноленте «Красных листьев» да короткий общий план рознеровского оркестра на декаде 1940 года, где за роялем, почти со спины, можно рассмотреть Бельзацкого, – всё, что осталось в живом изображении от долгой сценической жизни музыканта.
НОСТАЛЬГИЧЕСКИЕ ОТЗВУКИ БЫЛОГО
В 1954-м, по возвращении из лагеря, Эдди Рознер предлагает былому соратнику Ежи возглавить музыкальную часть своего, вновь созданного в Москве, джаз-оркестра и вместе продолжить концертную деятельность. Юрий Давидович сделал другу несколько оркестровок для первой «послегулаговской» программы «Вот мы и празднуем!», но от переезда в Москву отказался: в Минске был отлаженный семейный быт, дети-школьники, много композиторской работы для театров.
Было так, что он даже делился заказами с молодыми коллегами, в частности, со студентом консерватории Евгением Глебовым, талант которого он уже заметил.
А ещё было руководство эстрадным оркестром Белорусского радио.
По семейным воспоминаниям, Эдди Рознер, гастролируя в Минске, всегда во время концерта приглашал на сцену былого соратника, и зал рукоплескал нынешнему земляку, талант которого ярче сверкал рядом со звездой – Рознером.
– Детство в бедной семье, каторжная работа с ранней юности – лишь бы где за пару лишних злотых, чёрная репетиционная работа изо дня в день с рознеровским оркестром, четыре военных года существования в тесном купе, разгон его детища – джаза, послевоенные скитания, невозможность играть и писать то, что хотелось... Отец – нереализованный талант, – так рассуждает сегодня его дочь. – Вообще, считаю, он был несчастный человек.
Люцине, конечно, видней.
* * *
Но в создании Государственного джаз-оркестра БССР и вообще всей рознеровской легенды у Юрия Бельзацкого главная роль.
Был необычайный, завидный московский триумф в июне 1940 года, и за всю, недолгую, правда, историю этого оркестра мирного времени – ни одного непроданного билета на его выступления.
Есть джазовые партитуры, ноты музыки к спектаклям и к десятку фильмов.
Есть записи оркестра, руководимого Бельзацким, в фондах радио и там же «Голубая рапсодия» в его исполнении – это всё в истории искусства Беларуси.
А ещё было устойчивое обожание поклонниц и фанатов джаза. Да три с лишним десятка лет устойчивого семейного счастья с Гутой Яковлевной, да потомки...
Но о Бельзацком даже не слышали два последних поколения музыкантов и музыковедов, не говоря уже о просто любителях музыки… Горько и так несправедливо.
ДАВНО ВАС НЕ БЫЛО СЛЫШНО
В 2014 году я получил приглашение от незнакомого мне дирижёра Максима Рассохи в большую студию радио на концерт-лекцию, посвящённую 105-летию Бельзацкого. Он пересказывал факты биографии, ссылаясь на главу о забытом джазмене «Оставшийся в тени» в моей книге «Магия белого экрана», – значит, читал.
А параллельно квинтет духовых инструментов – Максим в нём играл на гобое – исполнял неизвестные мне произведения Юрия Давидовича в переложении для этого состава самим Рассохой: «Польская танцевальная сюита», «Белорусская фантазия», «Болеро», вальс из фильма «Впереди крутой поворот». Это стало открытием: я ведь знал только джазовые сочинения Юрия Давидовича и музыку кино.
И в последующие годы Рассоха пропагандировал музыку Бельзацкого. В 2016 году в исполнении концертного оркестра «Немига», которым тогда руководил Рассоха, в к/з «Верхний город» прозвучал «Концерт-вальс» – фантазия на тему вальса И. Штрауса «Сказки венского леса», сочинение 1940 года.
В 2017 году в рамках проекта «Гомель в ритме джаза» в исполнении концертного оркестра Гомеля под руководством Рассохи прозвучали произведения Бельзацкого, в том числе «Джаз в ночи» (1940), тот же «Концерт-вальс» – фантазия на тему вальса Штрауса «Сказки венского леса», фокстрот из к/ф «Впереди крутой поворот» (1960). В 2019 году в большом зале Академии музыки Рассоха проводил концерт к 110-летию со дня рождения Бельзацкого. Прозвучали «Концерт для скрипки», «Белорусская рапсодия для скрипки и фортепьяно», сюиты из музыкальной комедии «Долина счастья», «Болеро», вальс из музыки к к/ф «Впереди крутой поворот». В этом же году в Академии музыки вышел сборник переложений Рассохи для квинтета духовых инструментов из произведений Бельзацкого.
Студенческий духовой оркестр Академии, руководимый Максимом Николаевичем, исполняет «Концерт-вальс» – фантазию на тему вальса «Сказки Венского леса», вальс из к/ф «Впереди крутой поворот», «Белорусскую фантазию».
А в 2018 году на Всероссийском открытом конкурсе «Виват студент!» в Москве духовой оркестр исполнял «Увертюру на белорусские темы» для духового оркестра – оригинальное сочинение Бельзацкого. Оно было представлено как сочинение композитора страны-участника. Оркестр стал лауреатом 2-й премии.
Надо ли напоминать, что ансамбль «Минск-Классик» регулярно исполняет произведения композитора Юрия Бельзацкого. Молодому дирижёру и аранжировщику интересны несправедливо забытые, редко, а то и вообще никогда не исполнявшиеся произведения, буквально поднятые из забытья: Генриха Вагнера, Самуила Полонского, Евгения Глебова.
P. S. Наблюдая за теми, кто под лучами славы освещён солнцем, не забывать бы заглядывать в тень: там могут пульсировать и более яркие таланты, которым из-за собственной скромности и такого уж расклада судьбы предопределено там, в тени, и оставаться.
Поблагодарим же их.
И будем внимательны. И благодарны.
Довоенные фотографии из семейного архива дочери Ежи (Юрия) Бельзацкого – Люцины.