Многие меня помнят, многие знают, большинство, надеюсь, уважают, а некоторые даже любят, для тех же, кому моя скромная персона незнакома представлюсь – Геннадий. Биография моя, как говорится, «сложна и запутана»: родившись с фамилией Шульман, у меня, как у истинного уроженца синеокой Беларуси, просто не оставалось другого выбора, как пойти в бизнес.

И в далёком уже 1987 году я, тогда ещё юный, безбородый и, не поверите, стройный юноша, запрыгнул в поезд под названием «Шоу-бизнес». И был я первым, кто стал привозить в страну нашу звёзд мировой величины, что подтверждается получением лицензии на организацию концертов за №1.

Шли годы, бизнес рос, за окнами бушевала перестройка, трещали устои и менялись общественные формации, а я продавал билеты на Патрисию Каас, приглашал Дмитрия Хворостовского. И понеслось: Scorpions, Deep Purple, Крис де Бург и Роберт Плант (экс. Led Zeppelin). Потом были Гафт, Никулин, Гришковец и многие другие.

Концерты, аншлаги, но наступил 2009 год – переломный, как оказалось, для меня лично, разделивший жизнь мою на «до» и после». К тому же появились молодые амбициозные конкуренты и стали перекупать «правильных артистов» – моя карусель шоу-индустрии стала притормаживать. Логическим концом стал донос, по которому осенью того же года меня и арестовали. Особых причин сажать меня не было, на суде все обвинения рассыпались, как карточный домик, но... В общем, наш «самый гуманный суд в мире» приговорил меня к 6 годам тюремного срока, и отсидел я их «от звонка до звонка». Теперь я давно уже на свободе, живу попеременно то в Москве, то в Минске, тружусь и ни на кого не обижаюсь, чего и вам желаю. Жена – красавица, дети – умницы, внуки – замечательные, вот только с шоу-бизнесом пришлось завязать, другие люди теперь возят звёзд в гости и организовывают концерты.

Жалею ли? Да, иногда, вспоминая прошлое. Это были чертовски интересные и любимые мои двадцать лет в шкуре продюсера, но надо идти дальше – Live Is Life.

Однажды я привёз…

Юрий Никулин

Я считаю, с работой мне повезло. Согласитесь, не каждому выпадает знаменитым артистам концерты устраивать. Хоть дело это хлопотное, нервное, беспокойное, а местами вредное, всё равно интересное. Кому из вас подфартило гонять чаи с такими корифеями сцены, как Юрий Яковлев и Михаил Ульянов, Семён Фарада и Армен Джигарханян, Ролан Быков и Елена Санаева, Зиновий Гердт и Евгений Леонов, Елена Яковлева и Маргарита Терехова, Любовь Полищук и Лия Ахеджакова, Александр Филиппенко и Алексей Петренко, Людмила Гурченко и Алла Демидова, Иннокентий Смоктуновский и Михаил Козаков и многими другими?
И среди всего этого сонма достойнейших людей особняком стоит монументальная фигура великого Никулина.
На «Абонемент Класс-Клуба» Юрия Владимировича мы «затягивали» целых четыре года. Каждый раз, когда московский импресарио Саша Сидельников привозил нам кого-нибудь из артистов, я напоминал: «Саша, а что Никулин?», и Саша отвечал: «Гена, работаю… Всему своё время». И мы продолжали долбить, долбить, долбить: я – Сидельникова, тот – Никулина – и всё сначала… Однажды в телефонном разговоре Саша в сердцах сказал: «Гена, я уже устал ему рассказывать, какие вы крутые и сколько артистов побывало в вашем театре. Вот приезжай в Москву и поговори с ним сам. О встрече я договорюсь».
В назначенный день я прибыл в Москву и прямиком – в цирк на Цветном. Охрана была предупреждена, и меня тут же провели к шефу. На всё про всё Юрий Владимирович дал мне десять минут. За это время нужно было произвести впечатление и найти такие слова, от которых ему захотелось бы бросить всё и помчаться в Минск на встречу с нашим удивительным зрителем. И я убеждал, убеждал, убеждал… В ответ Никулин кивал головой, мол, конечно… непременно… обязательно…
…Прошёл год, потом ещё... Видимо, народный любимец действительно был сильно занят: цирк, здоровье, телевидение, общественная работа… Мы уже потеряли надежду, когда позвонил Саша и торжественно объявил: «Гена, поздравляю: Никулин согласился! И знаешь, что на него повлияло? Не поверишь! Когда он в сотый раз спросил, кто уже побывал на ваших мероприятиях, я снова стал перечислять имена артистов, и когда назвал Гафта, он вдруг: «А что, даже Гафт был?“ Я говорю: “Да, и Гафт”. Он: “Ну, раз был Гафт, тогда поеду и я…”»
В последних числах марта 1996 года в сопровождении нашего импресарио Никулин ступил на белорусскую землю. Пока мы прогуливались до авто, Юрий Владимирович вспоминал про Минск. Он был тут дважды: первый раз в 1944-м, когда в составе своего подразделения шёл на Запад, на Берлин, а второй… «А во второй раз в 1965 году Вы вместе со своим цирком приезжали сюда на гастроли, – вклинился я. – В детстве родители нас с братом частенько водили в цирк, и однажды им посчастливилось достать билеты “на Никулина”. Я не очень помню этот поход – всю программу стёрло время, но вот репризу, где по арене цирка за двумя смешными клоунами гонялась гадюка, память сохранила».
Выступление Никулина состоялось этим же вечером, в Доме литератора. Несмотря на преклонный возраст, Юрий Владимирович отстоял на сцене более двух часов. Боже, сколько же он знал анекдотов! И как он это всё помнил?! Я смеялся после каждого, но потом, как ни силился, не вспомнил ни одного.
После концерта зрители вышли в фойе – для них вечер не заканчивался: впереди была большая танцевальная программа и буфет. Мы же завели Юрия Владимировича в отдельный кабинете, где организовали небольшой фуршет: коньячок и под него закусочку.
Время пролетело быстро – и вот уже нашим гостям нужно собираться. Как водится, налили на дорожку «по маленькой», и уже Юрий Владимирович встал, чтобы произнести прощальный тост, как на передний план неожиданно выскочила жена моего компаньона Елена.
«Юрий!.. – торжественно воскликнула она. – Юрий…» – снова повторила Лена… и осеклась. Возникла неловкая пауза. От волнения и количества выпитого она забыла отчество Никулина и теперь лихорадочно соображала, как выбраться из этой нелепой ситуации. «Юрий… Юра – можно Вас так называть – Юра?.. – кокетливо вывернула девушка. – Разрешите, я Вас, как в детстве, поцелую…» (Назавтра я ей говорю: «Лена, ты офигела? Ладно отчество забыла, но “…разрешите, я Вас поцелую, как в детстве…” – это что? Ты в детстве его целовала?..»)
Другой бы, может, обиделся, но не Юрий Владимирович. Наоборот! После Лениной эскапады он подошёл к ней вплотную и подставил щёку. Тут уже и остальные дамы бросились на Никулина: им тоже хотелось целоваться.
Через час Юрий Владимирович уже ехал в сторону Москвы, и больше мы не виделись.

Валерий Меладзе

Поезд Москва – Минск въехал на первый путь Центрального вокзала и остановился. Музыканты высыпали из вагона, и мы все стали здороваться. «Где-то я Вас видел…» – сказал Валерий, протянув мне руку. «Вот же память у человека!» – подумал я и покраснел…
…Этим летом мы с женой в очередной раз проводили отпуск в Геленджике. Приехав впервые в этот курортный город семь лет назад, мы сразу в него влюбились и дальше каждый отпуск проводили здесь. Поскольку в те кучерявые годы большинство граждан бывшего СССР слыхом не слыхивали ни о Бали, ни об Ибице, ни о Мальдивах, ни о других волшебных курортах дальнего зарубежья (тогда даже Турцией не пахло), незатейливый сервис небольшого курортного местечка, распластавшегося на берегу Чёрного моря, казался идеальным. Тихо, спокойно, тепло, вино дешёвое – что ещё нужно для полноценного отдыха?
В пул развлечений, которые предлагал Геленджик отдыхающим в пляжный сезон, кроме прочего входили выступления звёзд российской эстрады. Наряду с Сочи и Анапой этот маленький провинциальный городок на летний период становился крупным культурным центром: в эту пору все концертные залы работали с утроенной силой, и за каких-нибудь два месяца артист или группа могли крутануться на одной площадке по пять-шесть раз. Это был самый настоящий совковый чёс!
Нас с женой такое не интересовало! На протяжении года столько привезёшь звёзд, концертов «накушаешься» столько – к концу сезона реально мутит. Потому цель нашего отпуска заключалось в обратном: полностью игнорировать этот вид досуга. Гуляя по Геленджику, мы за километр обходили назойливых зазывал и продавцов концертных билетов.
Но однажды, фланируя по набережной, Света вдруг остановилась возле афишной тумбы, долго смотрела в одну точку, потом притянула меня к себе и нежно промурлыкала: «Гена, хочу!.. Он мне нравится!..»
Если моя жена что-то решила, реализует обязательно! Не люблю поступаться принципами, но в такие минуты с ней лучше не спорить: чем неопровержимее аргументы, тем меньше шансов на победу… А тут ещё и жара: она всегда действует на меня губительно и парализует волю…
…Впервые увидев молодого грузинского певца по телевизору, Светка влюбилась в него сразу. «Лимбо», «Сэра», «Не тревожь мне душу, скрипка» – его голос цеплял и завораживал, и даже я, человек, равнодушный к попсе, признавал, что в нём что-то есть.
На концерт Меладзе мы прошли бесплатно: его гастроли по городам Черноморского побережья организовывали мои хорошие знакомые.
Вечерело. Настроение было хорошим,
закат – красивым, ожидание предстоящей встречи с прекрасным – нетомительным. Взяв 0,5 л коньяка «Белый аист», баночку колы и шоколадку «Алёнка», мы с супругой нашли укромную беседку, разложились, всё это употребили… и, просветлённые, пошли на концерт.
Зал набился – яблоку негде было упасть! Мы долго искали, где бы присесть, но, ничего не найдя, прислонились к росшему сбоку от сцены платану. Минут через пять группа вышла на сцену, и начался концерт.
Музыканты даже не добрались до середины первой песни, когда мы со Светкой сорвались с места и ринулись на танцпол – пятак между авансценой и первым рядом. Несколько раз сотрудник УВД «по просьбам трудящихся» возвращал нас к платану, месту нашей изначальной дислокации, но мы всё равно убегали на танцпол. В конце концов милиционер оставил нас в покое. «Люди всё же на отдыхе, – видимо, подумал он. – Не будем им мешать!»
После концерта я сходил за кулисы, поблагодарил артистов за шикарный вечер и по ходу предложил организовать им концерт в Минске.
Что и случилось в середине октября
1995 года. Молодые музыканты тогда только начинали свою карьеру и ещё не познали реального шоу-биза. Они держали себя открыто, дружелюбно, и общаться с ними было интересно, весело и легко. «Мы все – друзья, и нам все – друзья!» – говорили они тогда.
В дальнейшем популярность Меладзе только набирала обороты. Через несколько лет артист уже собирал огромные залы. Как-то в одном из туров по ледовым дворцам Беларуси директор Меладзе положил глаз на одну нашу сотрудницу, сопровождавшую музыкантов на время гастролей, и через год они сыграли свадьбу. Мы не могли не воспользоваться таким обстоятельством, и наша компания на долгие годы стала эксклюзивным прокатчиком Валерия Меладзе, и не только по нашей стране.

Ирина Алфёрова

Это будет грустное эссе. Почему бы нам сегодня не опечалиться и не погрузиться на время в состояние светлой грусти?
Я прежде всего задался вопросом: «О чём я хочу написать?» Не «о ком» – тут всё понятно, а «о чём». Я нашёл ответ. Это рассказ «О скоротечности времени и славы и о щемящем чувстве печали и скорби по безвозвратно ушедшей молодости».
Едва появившись на большом экране, Ирина Алфёрова привлекла внимание: была невероятно красивой! А глаза! Глубокие, голубые, прозрачные, и вместе с тем кокетливые и соблазнительные. В таких глазах можно утонуть – и я утонул, а со мной и всё мужское население огромной страны. «Самая красивая актриса Советского Союза» – так говорила о ней пресса.
После окончания института меня так закрутила жизнь, что актриса совсем выпала из поля зрения. Но однажды субботним ноябрьским вечером на сцену Альтернативного театра взошла ОНА – Ирина Алфёрова!
Зал набился до отказа! Репертуар актрисы был составлен из стихов великих поэтесс ХХ века: Анны Ахматовой, Марины Цветаевой, Беллы Ахмадулиной и других. Декламировала она легко, вдохновенно, мощно!

Из глубины моих невзгод
молюсь о милом человеке.
Пусть будет счастлив в этот год,
и в следующие, и вовеки.
Не ведая, как наугад
я билась головою оземь,
молясь о нём – средь неудач,
мне отведённых в эту осень.

Голос у актрисы был мягкий, приглушённый, тёплый, но каждое обронённое ею слово было слышно даже с галёрки.

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
………………………………..
Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина…
Я на это наткнулась случайно,
И с тех пор всё как будто больна.

Актриса чеканила каждую строфу, погружая зрителя в атмосферу серебряного века, и, казалось, из наших сердец вытекают и время, и любовь, и поздняя осень с её облетелыми листьями, порывистым ветром и холодным мокрым дождём.

Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжёлый шар земной
Не уплывёт под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной –
Распущенной – и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами…

Два часа пролетели, как один миг. Зал не отпускал актрису, но после долгих оваций я увёл её в гримёрную комнату – Ирине нужно было дать отдохнуть. К гримёрке мы еле продрались: у дверей уже выстроилась огромная очередь из поклонников кинозвезды. Было много цветов, милых плюшевых подарков, тёплых слов и пожеланий.
На следующий день актриса улетала домой, в Москву. Мы приехали в аэропорт и прошли в зал для VIP-клиентов. У нас ещё было время, и мы присели к столику: пили кофе и молчали. «Гена, хотите анекдот?» – прервала молчание Ирина и, не дожидаясь ответа, продолжила: «Идут двое молодых мужчин. Видят, стоит очень красивая женщина, с чудесной фигурой. Один спрашивает другого: «Хороша?» – «Даже очень!» – отвечает второй. Тогда первый, показывая ребром у горла: «А ведь кому-то она вот здесь!..»
Вскоре объявили посадку, и мы пошли на выход. «Знаете, Гена, чего бы мне сейчас хотелось больше всего? – сказала актриса на прощанье. – Чтобы наш самолёт разбился в воздухе. Хочется внезапной смерти. И быстрой». Она резко повернулась и пошла к самолёту.
Тогда, после этих страшных слов, я не нашёл, что ответить. Если бы я тогда не растерялся, я бы сказал: «Дорогая Ирина Ивановна! Какие бы ни складывались обстоятельства, как бы ни куражилось над нами время, в моём сердце Вы всегда останетесь яркой, бесконечно талантливой и невероятно красивой. И со мной, я уверен, солидарно всё мужское население канувшей в лету страны».

Amadeus

В 90-е годы в жизнь наших городов вихрем ворвались ночные клубы – и сразу «жить стало лучше, жить стало веселей». Действительность заиграла новыми красками. Время было лихое, жизнь менялась на глазах: подросло поколение NEXT, пришёл новый коммерсант, из подполья выбрался уголовный элемент, и теперь вся эта разношёрстная масса ринулась покорять новомодные пространства. Это означало только одно: реальность предлагает новые подходы, а значит и нам, скромным труженикам шоу-индустрии, нужно срочно осваивать новые формы досуга.
«Ксантия», «Юла», «Африка», «Макс-шоу», «Аквариум», «Мэдисон», «Алькатрас» – вот далеко не полный перечень клубов, которые один за одним стали появляться на карте ночного Минска середины 90-х. И самым крутым был, конечно, «Реактор». По тем временам выглядел он лихо и респектабельно! Зал в два этажа, в центре – боксёрский ринг, который, кроме прямого назначения, мог стать либо сценой, либо танцполом – всё зависело от характера вечеринки. Столики на первом этаже шли ступеньками, что позволяло видеть происходящее с любого места. Три барные стойки: две внизу и одна на балконе. Танцпол вокруг сцены вмещал более 500 человек, а в целом в заведении могло находиться около тысячи человек одновременно: 300 за столами и 700 на танцполе. Венец интерьера – настоящий реактор, грозно возвышавшийся в правом крыле зала.
«Реактор» в то время пользовался бешеной популярностью, и попасть туда порой было проблематично: столики и танцпол раскупались намного раньше заявленных мероприятий. Потому было крайне лестно, когда однажды нам позвонили менеджеры клуба Саша и Анжей и предложили поработать вместе.
И мы пустились на поиски проектов, которые бы вписывались в концепцию ночных клубных заведений.
Так, на нашем горизонте появился AMADEUS, мужское шоу из Германии. Для нас это был первый опыт на ниве мужского стриптиза. Тогда мы ещё не вполне отошли от совка, «Кодекс строителя коммунизма» из нас выветрился не совсем, потому какое-то время наша команда пребывала в смущении и раздумьях. Но, преодолев ложные стыд и ханжество, контракт мы подписали.
Немецкое шоу было высочайшего класса! Феерические костюмы, калейдоскопическая смена номеров и треков, световые эффекты, эротический реквизит – всё это цепляло. И на вершине всего – пять танцоров, пять блистательных красавцев в стиле «ню». Фигуры у всех идеальные, но на этом сходство заканчивалось. Первый танцор – невероятно стройный шатен с вьющимися волосами, спускавшимися до самых ягодиц, роста выше среднего, с невозможно правильными чертами лица. Второй – ниже среднего роста, блондин, с короткой стрижкой, коренастый. Третий – высокий, огненно-рыжие волосы ниже плеч, стройный, с лёгкой небритостью. Четвёртый сделан по образу Брэда Питта: высокий блондин положительной внешности с чуть вьющимися волосами. Пятый был жгучим брюнетом, с длинными прямыми волосами воронёной масти, тёмными глазами и горящим взглядом.
Поскольку стриптиз был, повторюсь, мужским, предназначался он исключительно для услады прекрасных дам. Представителям же противоположного пола вход туда был заказан. В контракте немецкая сторона так и указала: «Мужскую часть населения – бойфрендов, женихов, мужей и т.п. – пускать не разрешается!» Требование было необычным, с таким мы раньше не сталкивались, потому попросили менеджмент группы смягчить «приговор». После недолгих уговоров нам пошли на уступку и разрешили запустить мужчин, но только на второе отделение.
То ли маркетинговую компанию мы провели успешно, то ли тема мужского стриптиза была в диковинку, только на шоу мы продали тогда больше тысячи билетов.
Ровно в ноль часов шоу началось! К этому времени в клубе присутствовало 1200 представительниц женского пола, мужеского же – всего три – я, мой компаньон и директор клуба (не считая барменов и официантов). Уже через двадцать минут в клубе творилось что-то невообразимое: дамы ринулись на танцпол, всем хотелось поближе к сцене, поближе к танцорам, поближе к действу! По ходу стриптизёры выдёргивали (именно выдёргивали) понравившихся им девушек из недр танцпола, вовлекая их в свои эротические игры. Остальные, облепив сцену со всех сторон, улюлюкали от драйва и восторга, энергично поддерживая ошалелых подруг, волею случая оказавшихся главными героинями шоу. Более тысячи подогретых спиртным женщин, принявших вызов от пяти западногерманских мачо, – это, скажу я вам, зрелище не для слабонервных.
Тут же я понял, почему по условиям договора присутствие мужчин на этом шоу исключалось вовсе. Увидь они в эти минуты свои половинки, они лишились бы и рассудка, и половинок.
Шоу закончилось около двух ночи, и танцоры вышли в зал. К этому времени некоторые мужья уже увезли своих распоясавшихся жён, оставшиеся же занялись кто чем: кто-то после двухчасовой активности пошёл в дамскую уборную «припудрить носик», обладательницы мест за столиками заказывали коктейли и водку, остальные добивали ночь на танцполе – клуб работал до шести утра.
И наступило время AMADEUS! Теперь могли расслабиться и они: перекусить, выпить спиртного, прогуляться по клубу. Парни впервые приехали в нашу страну и с интересом осваивали новые пространства – стриптизёры пошли по столам. После нескольких незначительных фраз они подсаживались за столики к дамам, затевая привычный флирт. Девушки добродушно-снисходительно принимали комплименты и так же смело, без тени стеснения, делали красавчикам «алаверды»...
К шести утра клуб покидали последние клиенты. Засобирались в гостиницу и мы. «Как дела? – дорогой поинтересовался я. – Устали, наверное? Отчего лица такие грустные?» «Геннадий, – ответил за всех коренастый, –мы, конечно, устали, но грустны не от этого. Везде, где бы мы ни выступали, рядом с нами всегда находились девушки... Понимаете? Всегда и везде. А тут... едем в отель одни... Скажи, Геннадий, в чём проблема?»
Так и улетели иностранные специалисты, не найдя ответа.
Ответа нет и у меня. А вы что скажете?

Scorpions

Вообще-то Скорпов мы привозили три раза. Впервые звёзды мирового рока посетили Минск в 1998 году. С этого момента наша компания попала в поле зрения акул мировой шоу-индустрии. Правда, за несколько месяцев до этого мы организовали концерт Патрисии Каас, но приезд французской певицы, по сути, имел частный характер и стал результатом усилий моих украинских друзей. Они были лично знакомы с её директором Олегом Чельцофф и замолвили за нас словечко. Потому именно концерт Scorpions стал для нашей компании тем событием, после которого на нас обратили внимание крупные букеры. После выступления Скорпов предложения от них стали сыпаться, как из рога изобилия. Хворостовский, отработав у нас концерт, говорил: «Ребятки, вы работаете очень круто. Если бы жили в Англии, считались бы лучшим концертным агентством Европы».
Стоит отметить, что эти три выступления значительно отличались друг от друга. В первый раз Scorpions приехали с сольным концертом типа «The best». Тогда в пятитысячный Дворец спорта набилось семь тысяч человек! Никогда эта площадка – ни до, ни после – не собирала столько зрителей.
В следующем проекте участвовали симфонические оркестры. В городах, где проходили концерты, менеджмент группы заранее высылал организаторам партитуры и клавиры, чтобы те могли подготовить соответствующие музыкальные классические коллективы к совместному выступлению с рок-музыкантами. В нашем случае в концерте принял участие Государственный академический симфонический оркестр Беларуси, за что им огромное спасибо: Scorpions высоко оценили уровень белорусских музыкантов.
Но тут я хочу остановиться на третьем концерте.
Прежде всего, это был не просто концертный тур по городам России, Украины и Беларуси. На этот раз музыканты решили немного похулиганить и в рамках своих выступлений запланировали проведение конкурса «Королева рока». В каждом городе до начала выступления группы местное жюри должно было выбрать по одной красотке, которая впоследствии приняла бы участие в финальном концерте. Победительнице доставалось право сняться в клипе со Скорпами. Группа провела тогда шестнадцать концертов, и поскольку Минск стоял в графике последним, то и финал случился у нас.
И всё же, как ни приятно живописать про девочек, с которыми куролесила Scorpions, рассказать я вам хочу про мальчиков, которые работали у них техниками.
Те, кто занимается организацией концертов или интересуется шоу-бизнесом знают, что порой в состав гастрольной группы кроме музыкантов и менеджмента входит технический персонал. Техники – это специалисты, которые устанавливают на сцене звуковое и световое оборудование. Так, в этот гастрольный тур Скорпы взяли с собой команду специалистов, которые на протяжении всего маршрута должны были проверять качество местного оборудования.
Не знаю, какая муха укусила немецких спецов, но к нам они приехали в дурном настроении. Возможно, в туре они сильно устали и к приезду в Минск совсем выбились из сил; возможно, были злы на то, что девочки общаются только с музыкантами, а их игнорят; а возможно, – в жизни такое бывает – все они были мудаками!
Выступление Scorpions проходило во Дворце республики, и оборудование, которое мы выставили тогда, было для того времени самым качественным и крутым. Но техников это не устроило. Им не нравилось всё, и они постоянно к нам придирались. В итоге саунд-чек пришлось перенести на несколько часов, а значит, и начало концерта сдвигалось тоже. И всё же, несмотря на значительную задержку, шоу прошло по запланированному сценарию. До начала концерта двенадцать девушек, как могли очаровывали зал и членов жюри. Красавицы были на любой вкус и настолько искусно владели телом, что создавалось впечатление, будто большинство из них работает стриптизёршами. В итоге концерт Scorpions закончился к полуночи, и мы все быстренько засобирались в «Night Star». В то время это был один из самых модных ночных клубов столицы.
Перед отъездом немецкие техники огорчили нас снова. По бытовому райдеру*, кроме прочего, принимающая сторона должна была предоставить им местное пиво и чипсы. Покидая гримёрку, эти уроды высыпали остатки содержимого пакетов на пол, хорошенько потоптавшись по ним перед уходом.
Ближе к часу ночи минский клуб «Night Star» принимал дорогих гостей: Скорпов и их прихорошеньких спутниц. Хозяева заведения готовы были идти на любые издержки (в пределах разумного, конечно), только бы группе было уютно и комфортно.
Прошло что-то около часа, когда ко мне подошёл директор клуба. «Геннадий, – сказал он немного дрожащим голосом, – не знаю, как быть... На всякий случай решил тебе сообщить… Тут техники заказали три килограмма чёрной икры… Кто будет платить?..»
Это был перебор!
Я подошёл к нашей переводчице Татьяне и попросил пригласить в фойе руководителя техников. «Таня, – сказал я, – когда приведёшь немца, прошу дословно перевести то, что я скажу». «Хорошо», – кротко сказала девушка и отправилась за главным техником.
Вот когда я впервые осознал, насколько крута наша переводчица! По физиономии их старшого я понял, что тираду мою, густо нафаршированную ненормативной лексикой, перевела она максимально близко к тексту. Немец сначала раскраснелся, потом позеленел, потом побагровел, затем резко развернулся и убежал к своим. Через несколько минут вся группа забирала вещи из гардероба. «Дайте транспорт, – потребовал немецкий старшой, – мы едем в гостиницу». «Вы не едете в гостиницу, – ответил я. – Вы туда идёте. С этого момента и до отъезда в аэропорт транспорта для вас не будет! И ещё: счёт за ваш стол вам пришлют в гостиницу. Икру включать?..»
И техники ушли. Честно говоря, я думал, Скорпы вступятся за своих, но музыканты равнодушно отнеслись к этому инциденту. Более того, показалось, что они даже довольны произашедшим: на следующий день группа о них и не вспомнила. Похвалили вчерашнюю вечеринку, отметили тёплую, почти домашнюю атмосферу, а Клаус добавил: «Хорошая у вас водка! Что было вчера, не помню! Вообще!»

*Бытовой райдер – документ (группа документов), содержащий перечень требований бытового характера (питание, охрана, способ передвижения и т.п.), предъявляемый артистом к организаторам мероприятия.

Геннадий Хазанов

«…И вообще, – всё более и более распалялся Геннадий Викторович, – если меня утвердят руководителем Театра эстрады, там ноги не будет всех этих разговорников! Ни Клары, ни Миши, ни Жени, ни Володи Винокура, ни Лены – ни-ко-го! Это же нафталин! Вчерашний день! Через два года новое тысячелетие, а мы барахтаемся с этой низкопробной эстрадой, как при совке! Если я стану директором Театра эстрады, я поменяю репертуарную политику полностью!»
Вот такие страсти на рубеже веков волновали, пожалуй, самого популярного на то время представителя советской школы разговорного жанра Геннадия Викторовича Хазанова. Похоже, в Москве что-то менялось, и ветры перемен коснулись и этого консервативного вида эстрадного искусства. И Геннадия Викторовича всё это сильно будоражило, не давало покоя, разрывало на части. «Un million d’angosse» («мильон терзаний»), как говорят французы. Было видно, что артисту нужно выговориться, поделиться с кем-то своими мыслями, сомнениями, идеями…
Этот разговор случился во время нашей прогулки возле гостиницы «Беларусь», куда я поселил Геннадия Викторовича на время его минских гастролей. Возможно, я бы проникся его заботами: о новом месте работы, о более прогрессивной концепции развития разговорного жанра в
XXI веке и т. п. Но сейчас меня эти его метания и горения беспокоили менее всего. Точнее, вообще не беспокоили. У нас была другая проблема, которая накрыла меня с головой, и я выжидал удобного момента, чтобы сообщить о ней артисту.
Дело в том, что компания наша пригласила Хазанова в Минск на два выступления. Эти два дня за несколько месяцев до гастролей мы забили в концертном зале «Минск». Оплатив аренду и зарегистрировав билеты в налоговой, мы вышли в продажу. И тут за неделю до концертов мне звонит директор зала и просит срочно приехать. Срочно!
Приехал. Суть разговора свелась к тому, что второй концерт Хазанова нужно отменять. Только что позвонили из Администрации президента и сказали, что на этот день назначено совещание прокуроров страны с участием первого лица…
Мне стало дурно. Как так? Как такое возможно? Этого не может быть! Не должно! Это же против всех правил и законов!
Директор очень извинялся, но…
До начала концертов оставалась неделя, билеты на Хазанова улетали, как горячие пирожки, и отменять второй концерт совсем не хотелось. И Хазанов на один не поедет. Надо было что-то придумать…
У меня мгновенно созрел план: Дом офицеров! Если бы в ЦДО оказался не занятым нужный мне день, второй концерт можно бы было перенести туда. Да, в концертном зале «Минск» на 350 мест больше, чем в Доме офицеров, да, многие места не совпадают, но прежде всего – дата! Нужно пробить, свободна ли площадка в этот день, а там видно будет.
Звоню начальнику ЦДО, договариваюсь на встречу. Через пятнадцать минут я у него. Залетаю в кабинет, прошу ближайшие полчаса никого не принимать. Докладываю суть дела. Открываем план работы на месяц – мой день занят. Достаю бутылку «Наполеона» – и через полчаса вопрос решён!
Следующий шаг. Даю клич кассирам прекратить продажу билетов на второй день и сдать остатки. Оказалось, на второй день продано билетов на 192 больше, чем мест в зале Дома офицеров. Опять лечу в ЦДО, опять к начальнику, опять с «Наполеоном». Он в шоке, но после пятой рюмки готов идти со мной до конца! Было решено: доставляем нужное нам количество стульев, куда только можно.
Теперь нужно было оповестить зрителей, купивших билет на второй день, что концерт переносится из одного зала в другой. «А на фига? – сказал кто-то из наших. – Зачем будоражить людей? Сеять панику?..» И мы придумали вот что.
Когда народ пришёл на второй концерт, у входа их уже ждали сотрудники милиции, которые вежливо препровождали ошалелую публику в автобусы, которые мы подготовили загодя для перевоза людей к Дому офицеров. В каждом автобусе – по волонтёру. Пока транспорт перевозил зрителей к ЦДО, они по дороге всё людям растолковывали: по какой причине перенесён концерт с одной площадки на другую и что с ними будет дальше. А дальше, по приезде в ЦДО, на подступах к зрительному залу людей уже встречали наши администраторы, каждый из которых знал план обоих залов, как «Отче наш…». Это позволило оперативно решить вопрос с рассадкой зрителей.
И вот об этом обо всём мне нужно было сейчас рассказать Геннадию Викторовичу: и про перенос площадки, и про то, что в ЦДО мест меньше, чем в к/з «Минск», и что они не совпадают по схеме, но «…мы всё сделаем для того, чтобы быстро рассадить и вовремя начать...»
«Гена, не нужно меня успокаивать, что вы начнёте вовремя, – резко оборвал меня Хазанов. Он очень разозлился на меня, и более всего за то, что я не предупредил его заранее. – Не нужно мне говорить, что всё будет хорошо. Всё будет плохо! Во сколько у нас начало? В семь? Начнём не раньше восьми!..» «Геннадий Викторович, уверяю Вас, проделана большая работа. Начнём в семь пятнадцать! Обещаю Вам! Ну в крайнем случае в семь двадцать... пять…»
Ровно в 19.15 Геннадий Викторович уже стоял за кулисами «на низком старте». Он посмотрел на меня, я указал ему на часы, он показал мне направленный вверх большой палец… и пошёл на сцену.
И зал взорвался аплодисментами. Артист подошёл к микрофону, нежно улыбнулся, сказал: «Здрасьте!..» – и тут наступила тьма!
«Ну что там? – после некоторой паузы подал голос Хазанов. – Дайте же, наконец, свет!!!»
И дали свет.
Геннадий Викторович немного прищурился (так делают, когда после долгого пребывания в потёмках человека выводят на свет), посмотрел вниз на рампу – горит, оглядел левые и правые порталы – горят, потом поднял голову вверх, где горели цветные софиты – сверкали и они. И, как бы обращаясь к кому-то незримому, произнёс: «Ну что – свет будет?» И ему оттуда, сверху, как бы ответили: «Нет!» – и зал снова погрузился во тьму.
Да, видно в этот день у моих ангелов-хранителей был выходной. После того, как свет погас в четвёртый раз, я выловил гул шагов, усиливавшихся по мере приближения к кулисам – то Хазанов покидал сцену. Пройдя мимо меня, он сухо обронил: «Гена, я в гримёрку. Когда подготовитесь, позовёшь».
В бешенстве выскочил я в закулисное помещение, где чуть ли не лбом столкнулся с моим помощником Димой (который Караченцова в Варшаву вместо Москвы отправлял).
«Дима, – взревел я, – бегом к световикам! Что там у них?..» Дима метнулся на третий этаж, где располагалась кабина с осветительным пультом. Прошло ещё минут десять – света так и не дали. Прибежал Дима. «Ну что?» – нервно вскрикнул я, с надеждой взглянув на своего помощника, и тут меня как током пробило! Весь его облик говорил только об одном – с надеждой у нас появились серьёзные проблемы: на Диме не было лица. То есть, лицо было, но какого-то могильного оттенка, землистого что ли… или булыжного… или бледновато-белого… Но разбираться во всех оттенках серого не было ни времени, ни сил. «Дима, что там? Почему ты молчишь?» Но, похоже, мой помощник меня совсем не слышал. Создавалось ощущение, что у него атрофировались органы слуха, зрения и речи одновременно. Я повысил голос до невозможного, но всё это оказалось напрасным: вернуть Диму к жизни не получалось. «Ладно, – выкрикнул я в сердцах, – тогда к световикам пойду я». И тут Дима ожил. «Геннадий Михайлович, не ходите туда…» – взмолился он и почему-то попытался перегородить мне дорогу. Я не без труда преодолел это препятствие и побежал в световую рубку удовлетворять нарастающее любопытство.
На третий этаж я взлетел со скоростью пробки из-под шампанского. Увидев дверь с заветной табличкой «Осветительная», я подскочил к ней и резко дёрнул за ручку.
«Осветительная» оказалась совсем маленьким помещеньицем размером около шести квадратных метров. Половину её территории занимал огроменный световой пульт с рычагами скорее всего довоенного изготовления, под которым крестообразно развалившись на полу, лежал осветитель. Тут же стояли складной столик и несколько стульев, вокруг которых на полу валялось ещё четыре тела. Дополняли пейзаж двенадцать опустошённых ёмкостей из-под водки.
…Чуть позже выяснилось, что в этот день у работника, отвечающего за работу световых приборов, была круглая дата. Виновнику торжества стукнуло сорок три, и он решил убить сразу двух зайцев: отметить с друзьями знаменательный день и заодно показать им живого Хазанова.
И долгожданный час настал. До начала концерта оставалось два часа, и к этому времени вся компания была в сборе. Сели, выпили, закусили. Покурили. Потом снова выпили, закусили. Покурили. Потом снова выпили…
…Тут же лежал ответ на вопрос, почему гас свет, после загорался и опять гас – и так четыре раза. Всё дело в пульте. Даже для конца 90-х он казался кондовым и устаревшим. Агрегат представлял собой железную станину с восемью рычагами, каждая из которых отвечала за свою группу световых приборов. Работала конструкция просто: рычаги вверх – свет горит, вниз – гаснет.
В общем, любители бесплатных концертов Хазанова не рассчитали свои силы и вот теперь на полу мирно похрапывали каждый в своём уголке. И лишь осветитель, трудяга-осветитель, выбиваясь из последних сил, пытался держать трудовую вахту. Когда он впервые почувствовал, что теряет равновесие, то всем телом, чтобы не упасть, навалился на пульт, цепляясь за рычаги. Под его тяжестью они сползали по станине вниз – и свет гас. Когда сознание к световику возвращалось, он героически жал все рычаги снизу вверх – и свет загорался на полную катушку. Но там, на самом верху, силы вновь оставляли несчастного, и он вместе с рычагами опять срывался вниз – и свет гас снова.
В этот же вечер Хазанов уезжал домой. Концерт по известным причинам затянулся, и у нас совсем не осталось времени поговорить о том о сём, как это было заведено. Обычно после выступлений московских артистов до отъезда всегда было часа полтора-два, и эти несколько часов для нас, организаторов, всегда были самыми значимыми: артист уже выступил, можно расслабиться, перекусить перед дорожкой, поговорить по душам. Артисты любят поговорить. А мы послушать. Но в этот раз всего этого не было. А жаль!