Спектакль «Песя и Янко» на сцене Театра драмы и комедии имени В. И. Дунина-Марцинкевича.

Всё началось с рассказа «Песя и Янко», который был опубликован в журнале «Мишпоха». Я много ездил по городам и местечкам Беларуси, встречался с людьми, которые пережили войну. Что-то уже опубликовано, что-то до сих пор остаётся в блокнотах. Когда стал писать рассказ «Песя и Янко», в памяти стали всплывать истории, услышанные от разных людей.

Но главным событием, вокруг которого был построен рассказ, стала встреча в военном лесу в 41-м году молодой еврейской девушки Песи и цыгана-кузнеца Янко. Она чудом спаслась, выползла из расстрельной ямы, и он уцелел, когда убили его семью.
Эту историю я услышал в небольшом городке, рассказала её пожилая женщина с таким условием, чтобы я не публиковал её до тех пор, пока она была жива, просила, чтобы и в дальнейшем нигде не упоминал её имени, фамилии, из какого она городка.
Я дал слово.

Почему такая щепетильность? Молодая девушка и кузнец, которому было за сорок (к этому их подтолкнули обстоятельства, чувства или сама природа), стали жить вместе, как муж и жена, в промёрзлой землянке, скрываясь от людей. Потом был партизанский отряд. Они попали в страшные обстоятельства. Песю изнасиловали, и Янко убил насильника. Снова скрывались. У неё родился ребёнок. Янко принимал роды и сказал, что младенец родился мёртвым… Так это было или не так…. Двое обречённых на смерть людей выжили.
Собаки после войны раскопали труп убитого насильника, и Янко получил срок за убийство. Песя не видела, когда его арестовали, не знала, куда он исчез. Вернулась на довоенное место.
…Жизнь продолжалась. Семья. Сын.
И новая встреча с Янко…
Рассказ – это история любви на страшном фоне войны…
Я не буду его пересказывать. Кто захочет, прочтёт в журнале, пьесу – в интернете.
Однажды зашёл мой старый знакомый, театральный художник Пётр Анащенко, и сказал: «Прочёл рассказ “Песя и Янко”. Просится для театра».
Мне и до этого несколько человек предлагали подумать насчёт киносценария, но как только речь заходила о производстве фильма, говорили: «Нужно найти деньги…»
Я перестал обращать серьёзное внимание на такие разговоры.
Через неделю Пётр принёс страниц десять, набранных на компьютере. Я быстро прочитал их, не обращая внимания на сюжет, который, естественно, хорошо знал. Зацепился глазами «за два уровня», «два времени». Действие пьесы, по замыслу Петра Анащенко, одновременно происходило «тогда и сейчас».
Стал работать. Тема трудная, но получал удовольствие от работы. Мне показало+сь, что пьеса получилась. Нечасто так оцениваю и свои, и чужие работы. Разослал по театрам, обращался к знакомым режиссёрам. Отзывы были хорошие, дочитывал до середины, а там пресловутый союз «но». Я так привык к этому «но», что ищу его в любом тексте.
Когда количество «но» в ответах на разосланную пьесу стало тянуть на безнадёжность, мы решили опубликовать её в интернете. «До театра не доберётся, пускай хотя бы прочтут».
И вот здесь произошло неожиданное. Среди десятка отзывов, разной степени правдивости, участия, доброты, был один, который претендовал на весомость. Он пришёл от давней приятельницы Майи Казакевич. Раньше она жила в Бобруйске, работала координатором еврейской общины, сейчас живёт в Хайфе в Израиле.
В интервью для сайта журнала «Мишпоха» Майя Казакевич позже рассказала: «Эта пьеса чем-то меня зацепила. Хотя вроде бы тема
войны, тема любви во время войны уже имела у многих авторов своё прочтение. Я обратилась к авторам, с которыми хорошо знакома, к Аркадию Шульману и Яну Карпинскому, с разрешением сделать это премьерным спектаклем именно в бобруйском театре. Потом у меня был разговор с директором театра Вероникой Винель, она тоже дала добро, и вот только тогда, получив добро от директора театра и авторов пьесы, я обратилась в фонд Меира Зелигера. Основатель фонда в Лондоне – племянница Меира Зелигера, легендарной личности, заложившей после войны мемориал погибшим евреям Бобруйска в Каменке Неля Логинова и внучатый племянник Зелигера Лев Логинов. Они прочитали пьесу, которую я послала, сразу дали “добро” и оказали финансовую помощь в постановке спектакля».
Премьера была в Бобруйске в сентябре
2021 года. Несмотря на отголоски пандемии, два премьерных спектакли прошли успешно. В театре сказали, что будут предлагать спектакль «Песя и Янко» для участия в VIII Республиканском фестивале национальной драматургии имени В.И. Дунина-Марцинкевича, который должен был состояться осенью того же года в Бобруйске.
Фестиваль в назначенное время не состоялся, опять помешала усилившаяся пандемия. Перенесли на следующую весну, а с весны на следующую осень.
Летом узнал, что спектакль «Песя и Янко» будет показан, но не в конкурсной программе, а за её рамками, и будет не в Бобруйске на основной фестивальной сцене, а в Могилёве.
В октябре 2022 года, незадолго до начала фестиваля, позвонила очень энергичная, всегда и везде успевающая Майя Казакевич и сказала: «Включили в фестивальную программу». Внутренне я немного напрягся, почувствовал, что-то происходит.
В Могилёв на фестивальный показ поехал вместе с соавтором Петром Анащенко. Узнал, какой актёрский состав выйдет на сцену. Принял к сведению. Мне сказали, что в Могилёв посмотреть Песю и Янко приехали некоторые члены жюри во главе с его председателем доктором искусствоведения Вероникой Николаевной Ярмолинской. Надо заметить, что в этот же вечер на сцене бобруйского театра тоже шёл конкурсный спектакль.
Новая сцена, не до конца отлаженный свет, конечно, всё это не могло не сказаться. Но спектакль прошёл хорошо. Я это пишу не как заинтересованное лицо. Когда в зрительном зале напряжённая тишина, которую иногда прерывают отчётливо слышимые всхлипы, особенно во втором акте, это, конечно, далеко не главный показатель, но свидетельствует о многом. Я обращал внимание на членов жюри и видел, как они, не отрываясь, смотрели на сцену. Во время антракта подходили люди, связанные с театром, и задавали вопросы. Я чувствовал интерес зала.
С Петром Анащенко мы не досмотрели до конца конкурсный показ, вынуждены были уехать на витебском поезде. Пётр мечтательно сказал: «Если бы спектакль занял что-то на фестивале, было бы хорошо». «С фантазиями легче жить», – ответил я.
В поезде нас догнал звонок от Майи Казакевич. Она возвращалась в Бобруйск на микроавтобусе вместе с членами жюри. Разговорилась с его председателем Вероникой Ярмолинской, сказала, что сейчас живёт в Израиле в городе Хайфа. Вероника Николаевна продолжила разговор и спросила: «Авторы тоже израильские?». «Они из Витебска», – ответила Майя Яковлевна.
Я рассмеялся, услышав про этот разговор. Нас никто не знал, с театром я имел контакты только как зритель. Петра Анащенко должны были знать, хотя бы фамилию слышать, он известный театральный художник. Но Пётр решил уйти под псевдоним Ян Карпинский.
Майя сказала, что по дороге слышала кое-какие отрывки из разговоров членов жюри. О спектакле отзывались хорошо.
А я по старой привычке ждал, когда возникнет пресловутый союз «но»…
Назавтра позвонили из Бобруйска: сначала Майя, потом из театра. Сказали, что по решению жюри «Песя и Янко» названа лучшей пьесой современного белорусского автора. Также лауреатом фестиваля в номинации «Лучшая женская роль» стала актриса театра Юлия Евтушенко, которая исполняла роль Песи-молодой.
На подведении итогов фестиваля и награждении нас с Петром не было. Когда результаты опубликовали в интернете, пришло много поздравлений и зрительских отзывов о спектакле. И до фестиваля, и после него реакция в интернете была разная. Не знаю, что все оценивают одинаково: наверное, что-то совершенно непрофессиональное и глупое. Если работа не попадает под эти категории, зрители обычно делятся на тех, кому понравилось, даже если не могут объяснить, почему, и на тех, кому не понравилось. Важно, чтобы было меньше равнодушных, тех, кто уснул в середине первого действия.
Один из отзывов в фейсбуке приведу полностью. Можете по-разному к нему относиться, но читать такое о своей работе приятно. Его написали могилевчане.
«Говорят, когда зрители в театре плачут – это хорошо.
Давно не было спектакля о евреях в Могилёве. А тут сразу и пьеса замечательная, и сценография с декорациями великолепные.
Спасибо артистам бобруйского театра! Спасибо, Аркадий Шульман и Пётр Анащенко, за пьесу «Песя и Янко»!
Вы молодцы, что, сохранив трагическую правду этой истории, добавили в неё оптимизма, жизнеутверждающей романтики. Образ роскошного яблоневого дерева и мифического Йоси, идишистская колыбельная создают особую атмосферу, а может быть (так, правда, казалось), даже шхину, витающую над головами зрителей. (Википедия трактует шхину как термин в иудаизме и каббале, обозначающий присутствие Бога, воспринимаемое и в физическом аспекте. – А.Ш.)
В этом году (2023) бобруйский театр решил показать спектакль в городах Беларуси. Была такая рекомендация членов фестивального жюри, которое также рекомендовало записать спектакль «Песя и Янко» на телевидении. Жюри предложило театру представить спектакль на Национальную премию Беларуси.
Надеюсь, что гастроли по Беларуси со спектаклем «Песя и Янко» состоятся, и я решил перед их началом записать на видео некоторых участников проекта (модное сейчас слово), сделать нарезку из коротких фрагментов интервью и выставить видео в ютуб-канале.
Но где ж вы видели, чтобы театральных людей можно было коротко записать? Да я и сам к этому не стремился. Мне было интересно, что думают о своей работе творческие люди, с которыми в практической работе столкнулся впервые.
Вот что рассказала режиссёр-постановщик спектакля Татьяна Дорогобед: «Меня буквально зацепило, когда я прочитала пьесу первый раз. Поплакать мне легко. Я такой человек в этом отношении. Когда пьесу прочла, ком, который стоял, горлом вышел – и легко стало.
Любовь любовью, но здесь она такая чувственность, только женщина может через себя пропустить такие вещи… Это трогательная любовь. Ситуация – девчонка и взрослый мужчина. Любовь девочки, как к отцу, и благодарность. В тоже время желание быть рядом, потому что это надёжно, потому что это сильное плечо. Любовь рождается из чувства благодарности.
Я чувствую, что в основе лежит документальная основа. Пьеса ненадуманная. Понимаю, фантазия есть, но нет ощущения, что много домыслов. Такое могло быть в жизни, хотя мистика в этом присутствует. Но и в жизни мистики тоже полно.
…Для меня этот спектакль ансамблевый. Понимаю, можно говорить: «Главная – Песя». Для меня нет главных, для меня ансамбль важен, когда один другого дополняет.
Ансамбль получился и со сценографией. В этой сценографии артисты компактно смотрелись, было легко их разводить на уровне мизансцен.
Я много комедий ставлю. Но люблю серьёзные вещи. Люблю, когда зритель думает, даже плачет. Мне было очень интересно работать, и актёрам – тоже. Видно было, что они болели этим спектаклем, жили им».
В спектакле много акцентов, рассчитанных на чувственное восприятие. И трогательная легенда про маленького Йосю, и когда Янко рассказывает про своего младшего сына Миху и цветок, который они вместе выковали и который висел у дверей кузни. И еврейская колыбельная, которая стала музыкальным лейтмотивом спектакля.
«Я случайно посмотрела мультфильм, простенький такой, но там была мысль хорошая заложена, услышала эту колыбельную, и для меня она прозвучала как сигнал – вот это лейтмотив», – сказала Татьяна Дорогобед.
Мы поговорили про вокализ, который, по утверждению режиссёра, она тоже случайно услышала, и почти в один голос сказали, что случайностей в творческой работе не бывает.
Игорь Бурак, на мой взгляд, не только колоритный артист, с собственным «я», которое звучит и в его голосе, и постоянно читается в лице, которое сформировало его психологию (или наоборот психология сформировала это «я»). На Игоре Бураке хорошо сидит (и в прямом, и в переносном смысле) белорусская вышиванка и сюртук шляхтича, военный мундир и современный костюм. В спектакле «Песя и Янко» он исполняет роль цыгана-кузнеца Янко. Немного зная биографию Игоря, я начал беседу с ним с вопроса: «Встречал ли он в жизни таких людей, как Янко?»
«Я вырос среди среди цыганского населения, – улыбка Игорю к лицу. – Родом из Бобруйска, посёлка Титовка. Сейчас это черта города, а раньше за рекой Березиной был такой посёлок – место компактного проживания цыган.
До войны там жили евреи и старообрядцы. После войны живут старообрядцы и цыгане. В 60-х годах, где цыгане были, там указом Хрущёва им приказали остановиться. В Титовке разные дома есть: и хибарки, и трёхэтажные особняки, мама мне рассказывала, что сначала были шатры, кибитки, повозки. Я вырос среди цыган, в школу с ними ходил. Правда, они не любят себя называть цыганами, говорят: “Мы – чаваро”. Так что хочу сказать: “Бахталэт чаваро”».
На сцене Игорь иногда вставляет в текст героя цыганские слова. Сначала я несколько настороженно отнёсся к этому, как бы не выглядело пародийным. Но органично вписалось в контекст. Пока на спектаклях я не видел представителей цыганской диаспоры, а хотелось бы узнать их мнение.
«Больше года идёт спектакль. Что нового появилось в образе Янко?» – спросил я, хотя у меня сложилось своё мнение по этому поводу. Янко стал более обстоятельным, как мне показалось, более рассудительным.
«Во-первых, это заложено в моей профессии, так учили мои учителя, что актёр должен развиваться в своей роли, не выходя из предложенных обстоятельств», – сказал Игорь.
Учителя у него были хорошие. Учился в Латвийской государственной консерватории в целевой актёрской группе, которую набрал главный режиссёр Рижского театра русской драмы Аркадий Кац. Преподавала актриса Рижского театра русской драмы Райна Праудина (супруга Аркадия Каца).
«Есть режиссура спектакля, – продолжает Игорь Бурак. – А вот внутренне, конечно, обогащаешь свой образ, открываешь какие-то маленькие нюансики, их много. Когда спектакль «становится на ногу», чувство партнёрства ширится, и это приносит такое удовольствие!»
На сцене присутствуют две Песи, молодая и старая, и я, в данном случае как зритель, пытался найти, что же у них общего. Прошло много лет, изменилось всё кругом, но это один и тот же человек, и в каких-то, может быть, чуть заметных полутонах, это должно прорисовываться, несмотря на то, что меняются актёрские составы. (Старую Песю играли Алла Грахова и Жанна Зарембо, молодую – Мария Дорогобед и Юлия Евтушенко). Разные подходы у Аллы Граховой и Жанны Зарембо, особенно заметно это в трактовке Марии Дорогобед и Юлии Евтушенко.
Рассказывает Мария Дорогобед: «Сказать, что я чётко представляю себе Песю, жившую за восемьдесят лет до меня, согрешить против истины. Для меня это скорее некая субстанция, которая поселилась в моей Песе, и её физическая оболочка трансформировалась под весь её пережитый опыт. Вот эту физическую оболочку представить было сложно. Я гнала от себя это представление, чтобы сродниться с тем человеком, с которым буду работать. У Песи тяжёлый опыт, который навсегда оставляет след, и очень сложно мне, Марии, представить хоть немножко, каково это. Это колоссальный ужас и колоссальная сила, которая остаётся с человеком навсегда.
«Может ли возникнуть любовь в такое нечеловеческое время?» – спросил я у молодой актрисы.
«Не столько может, сколько должна. Это естественная человеческая потребность – искать что-то родное, что-то светлое, несмотря на мрак вокруг. Любовь бывает разная, и в обычной ситуации это могло бы не произойти. Здесь же благодарность, перерастающая в любовь. Очень сильная связь между ними. В нечеловеческих условиях ты обязан найти что-то, за что держаться».
Сценография подчеркнула символическое звучание спектакля. Об этом рассказывает художник-постановщик Пётр Анащенко (он же соавтор пьесы Ян Карпинский).
«Сложность состояла в том, что нужно было воплотить задуманное не просто, как бытовое воспоминание, а найти символическое решение драмы, трагедии молодой девушки, пережившей войну, любовь, расставание. В образе Песи прослеживается не судьба отдельного человека, а трагедия людей того поколения. Они не готовы были к таким трагедийным ситуациям, но пронесли через всю жизнь ощущение доброты и любви к людям, заботу о них, сохранили человечность в душе, и своём сердце.
Взяв эпизод с яблоками, которые Песя по доброте душевной собирает и передаёт в детский дом, у меня возникла метафора. А что, если это не только яблоки, а души людей, которые ушли в космос. Потому я решил не бытовой, а символический сценографический вариант данного спектакля. Человеческие отношения доброты, взаимопонимания, пережитой трагедии объединяются образом яблок».
Впереди спектакли в Бобруйске, гастрольная поездка по городам Беларуси.
– Мы знаем своего постоянного бобруйского зрителя, – сказала мне в конце нашей встречи режиссёр-постановщик спектакля Татьяна Дорогобед. – Знаем, что он от нас ждёт, как примет новую работу. Интересно узнать, как примут спектакль «Песя и Янко» в других городах. Надеюсь, скоро получим ответ на этот вопрос.