Поиск по сайту журнала:

 

Абрам Гонтарь.В самом центре Москвы на Мясницкой (название "улица Кирова" так и не прижилось), прямо напротив Главпочтамта, в огромном доме на первом этаже помещалась редакция единственного еврейского журнала. Название на табличке у входа было написано по-русски: "Советиш Геймланд" – Советская Родина!
За тяжеленной дверью с тёмным прохладным тамбуром, в большой приёмной, отгороженной от улицы огромными окнами с толстенными, вечно запылёнными снаружи, витринными стёклами, казалось, был совсем другой мир. Что больше всего поразило меня – это шкаф, стоящий у окна, в котором красовался полный энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона, но, главное, точно в таких же корочках и с таким же золотым тиснением полная Еврейская Энциклопедия! И её можно было вынуть и читать!

Первый раз я пришёл сюда по рекомендации поэта Матвея Грубияна и композитора Зиновия Компанейца, устные рассказы которого воистину – летопись России, начиная с десятых годов двадцатого века, когда он сам, ещё совсем мальчик (шести лет), был принят в Петербургскую консерваторию её ректором, замечательным композитором и педагогом Александром Константиновичем Глазуновым, а потом учился уже юношей в Московской консерватории у Рейнгольда Морицевича Глиэра и был знаком с гением двадцатого столетия Сергеем Сергеевичем Прокофьевым.
Много замечательных песен написал Зиновий Компанеец, но чтобы подтвердить это, достаточно напомнить одну, которая звучала ежедневно в течение многих десятилетий по утрам по первой программе Всесоюзного радио перед «Пионерской зорькой», когда начинался обязательный для всего Советского Союза «Урок утренней гимнастики» – правительство радело о здоровье народа. И все поколения детей и взрослых слышали: «На зарядку, на зарядку, / На зарядку, на зарядку становись»! В памяти сразу возникает любимая знакомая мелодия…
Мы с Зиновием Компанейцем написали немало популярных детских песен, и он как-то обратился ко мне от имени журнала с просьбой сделать очерк о нём и его творчестве. Я возразил Зиновию Львовичу, что рад бы, но… только читаю и говорю на идиш, а писать не могу... Он легко опроверг меня: «Они сами переведут»!
Так я попал в редакцию, где всем заправлял заместитель главного редактора Хаим Бейдер – его все так и звали по фамилии: Бейдер! Он знал всё – что пойдёт, что не пойдёт, а что – в следующий номер... Кто сегодня где? Как попасть к главному редактору?
Он и повёл меня в кабинет «главного» – поэта Арона Вергелиса, по отечески подтолкнув в спину и пропуская вперёд... с порога без паузы он стал представлять меня, говоря на идиш, но вскоре Вергелис прервал его, конечно, тоже на еврейском: «Аза вейлер ят! – обратился он к Бейдеру. – Неудобно, он же ничего не понимает!» – И я, страшно смущаясь, тут же запротестовал: «Их форштей алц! Их форштей!..»
Вергелис вскочил из кресла, всплеснул руками, снова уселся и стал расспрашивать, как это так получилось, что я такой молодой и понимаю... Это было для него, может быть, чем-то знаковым – ведь он издавал журнал на идиш, и ему всё время задавали каверзный вопрос: «Для кого? Ведь нет же читателя! Нет молодёжи с языком! Нет будущего». А тут!..
Я написал очерк и стал сотрудничать с журналом, но, конечно, мечтал о большем: мне очень хотелось, чтобы в еврейском журнале напечатали мои стихи. Да кто их переведёт?.. И ещё я понимал, что для поэтов, пишущих на идиш, это единственная в стране возможность опубликовать в периодике свои произведения. Получалось поэтому, что я вроде бы претендую на их место... Мне было очень неловко, но...
– Знаешь что? – сказал мне как-то Бейдер. – Сходи к Аврому!
– К Аврому? – переспросил я
– Да. К Гонтарю. Он теперь возглавляет отдел поэзии вместо Мойше Тейфа, – мне стало не по себе. Я даже не знал, что нет уже Мойше Тейфа... Редко, значит, бывал в редакции. Бейдер, видя, что я загрустил, не понял, отчего, решил, потому что не знаком с Авромом Гонтарём, и повёл меня к нему сам.
Гонтарь был в галстуке, белоснежной рубашке, с изумительно красивой головой и такими еврейскими глазами!.. Из короткого разговора я понял, что дело со стихами «швах»... «Оставьте, конечно»... – грустно произнёс зав. отделом и замолчал. Я уже собрался уходить, но он не отпускал меня, стал расспрашивать, кто, откуда, где печатался... И когда узнал, что у меня вышло уже несколько сборников стихов для детей и даже в неприступном "Детгизе", вдруг «выудил» из-под груд скользящих бумаг на столе листочки с еврейской вязью и начал читать свои изумительные стихи! А когда понял, что мне не нужен подстрочник, просто загорелся: «Сможете перевести»? Ну, как я мог усомниться в своих способностях в такой ситуации?! – «Конечно, да! Смогу»!
Я схватил его стихи и помчался к своей маме, Басе Моисеевне Голуш, человеку необычайно талантливому и высокообразованному, с несколькими европейскими языками, одной из первых кандидатов биологических наук в Советском Союзе, учившейся в аспирантуре у знаменитого академика Алексея Николаевича Баха. Но первым её, родным языком был идиш, на котором она воспитывалась и говорила в захолустном еврейском местечке Клецке в Белоруссии до того, как стала учиться в столичном университете. Это она открыла мне аромат и прелесть идиш, это она читала мне в подлиннике Изи Харика и Льва Квитко и пела своим изумительным голосом старые еврейские народные песни...
Мама воистину мой соавтор в этой работе над переводами! Мы читали с ней вместе вслух стихи Гонтаря, а потом вперемешку: она строфу на идиш – я перевод, она строфу на идиш – я перевод... И обсуждали, обсуждали все тонкости и тысячу раз подправляли перед тем, как мне идти к Гонтарю с готовым материалом...
В редакции, как мне показалось, – все поэты! Мы обсуждали переводы вместе, и тут уж не жди пощады: не понравится – разнесут на клочки, живого места не оставят... Но я был уверен, что это все свои, и перед «чужими» – твоя верная и праведная защита... Читал Гонтарь, читал, конечно, Бейдер, и, разумеется, я читал и внутренне трясся от страха и ещё, на самом деле, потаённого, нетерпеливого ожидания одобрения своей работы...
А переводы... Переводы, действительно, понравились Аврому Гонтарю. Но это было полдела, и он пожелал мне удачи в сражении на журнально-издательском поле...
Начал я с «Детгиза», автором которого уже состоял! Что для меня самого и окружающих казалось невероятным, но там первая моя книжка вышла в 1968 году, а потом были и другие...
Однако, этим стихам не повезло – предлогов не печатать их нашлось много, – даже такой, что, может быть, лучше издать свои оригинальные стихи, зачем переводы?.. Но ещё больше было трусости и вранья, отведенных взглядов и уверений, что качество переводов и, конечно, стихов тут ни при чём.
Были попытки на радио, в других издательствах, «Мурзилке»... – это были попытки в Советской России, в которой слово еврей оказалось, если не ругательным, то зазорным, позорным и горьким на вкус.
Я прекратил хождения – не выдержал. Отступил. Не одолел стену...
Не стало замечательного поэта Аврома Гонтаря...
А стихи остались, и они не портятся от времени... Если настоящие...
Вот и всё.
А дальше – стихи.

Михаил Садовский


АВРОМ ГОНТАРЬ

Перевод с еврейского Михаила Садовского

МИР ЗЕЛЁНЫЙ, ЗЕЛЁНЫЙ
Как только солнце припекло
И почкам сделалось тепло,
Одна язык вдруг показала,
Оглядываться стала:
Как холодно мне было,
Я не забыла,
Но солнце свет пролило –
Зелёный фартук я надела снова,
К весне готова.
А на деревьях почки
Это услыхали,
Все, как одна и днём и ночью
Тоже стали
Причёсываться, умываться,
К весне принаряжаться –
И лес мы не узнали!
Все красавицы берёзки
Повесили серёжки
На каждой ветке
По дюжине.
Галстуки зелёные
Надели клёны,
А дубы развесили
Флажки зелёные.
А дрожащая осина
Кружева вязать решила,
И уже зазеленели
И луга, и лес, и поле.
Целый мир вокруг
В зелёном.
Мир зелёный, зелёный...

В СУНДУЧКЕ
В сундучке для дочки
Ленты и платочки,
Чулочки и ботиночки
Для маленькой Фаиночки.
Подрасти получше –
Ключик ты получишь.
Крышечку откинешь –
Все подарки вынешь!

ЭХ, ЙОШКА
Ты зачем под ливнем, Йошка?
Подрасти хочу немножко!
Если хочешь подрасти,
лучше в дом тебе войти
и засунуть ноги в таз.
Ты расти начнёшь как раз!
Заходи скорее в дом
И не мокни под дождём!

НЕ БОЙСЯ
Двойра, успокойся!
Двойреле, не бойся!
Щенок не станет гавкать,
Не будет котик мявкать,
Когда о них ты вспомнишь
И миски им наполнишь!
Дай щенку побольше кость –
Пусть на ней срывает злость.
А кошечке Маше –
Гречневой каши.
Но при этом не забудь:
Съешь сама, хоть что-нибудь!

ПЕРЕД ДОЖДЁМ
Спешит тропинка
В лес вбежать скорей,
Укрыться хочет там:
Она дождя боится,
А туча, что грозит пролиться,
Темней, темней.
Бежит за тропкой пёс,
Спросить он что-то хочет,
Но нет, не ждёт тропиночка,
Бежит,
бежит,
бежит.
Сердится за это пёс,
Громко он кричит:
Гав, гав, гав!
Зачем бежишь?
Зачем спешишь?
Где укрыться, почему
Мне не говоришь?
Не слушает тропиночка
И мчится в лес скорей,
Пока нависший ливень
Не пролился над ней!

О ЧЁМ ПЕЛ ПЕТУХ
Петух – задавака
С красивыми шпорами,
Свой голос до хрипа
Испортил он спорами.
Взлетел на плетень
Оскорблённый певец:
– Довольно!
Довольно!
Молчанью конец!
Он вытянул шею
И хвост распушил,
Он крыльями лупит,
Глаза закатил.
И все всполошились,
Казалось вот-вот,
Как раньше бывало,
Опять запоёт.
Надулся петух,
Как сержант, на плетне,
И куры, кудахча,
Прижались к земле.
Корова в хлеву:
– Что за шум, не пойму!?
И ну, голосить
Своё вечное «Му!»
Летит по округе
Испуганный вздох,
С чего бы отчаяный
Переполох.
Подпрыгнул петух –
Гребешок на боку
И выдавил хриплое
«Ку-ка-ре-ку!»
Слетел он на землю –
Неважно пропел!
И гребень его
Со стыда покраснел.

КУРАМ НА СМЕХ
Всё сделал брат,
Что я хотел,
Чтоб только тихо
Я сидел.
Но всё он сделал
Наспех,
И вышло
Курам на смех.
Вот бочка да без дна,
Кому она нужна?!
Хромает табурет,
У куклы глаза нет,
Трёхногий воробей,
А домик – без дверей.
Совсем без лезвий нож –
На ножик не похож,
Без хвоста козёл,
Совсем без ножек стол,
И стрелки без часов,
И гири без весов.
Наверно, брат жалеет сам,
Что мне дарил
Весь этот хлам.
Так разве я могу молчать –
Не мастерить и не стучать?
Мне надо всё промерить,
Доделать и проверить.
Бочонку надо сделать дно
Кран и затычку заодно!
Поправить, чтобы резал нож,
И был, как все, на нож похож.
И чтобы звонко пел петух.
А воробей скакал на двух!
Будильник, чтоб с утра звенел –
Ну, разве это мало дел?!
Я целый день
Пилю, стучу –
Полезным сделать
Всё хочу.
Ну, сами посудите:
Вы тихо усидите?!

СЕЙЧАС, СЕЙЧАС!
– Ты хочешь хорошим быть,
внучек, скажи?
Так сбегай за маслом –
вот сумка – держи!
– Я сбегаю, бабушка,
только сейчас
мне надо
два дела докончить
как раз.
Я только немного
коньки поточу
и полоз у санок
подправлю чуть-чуть.
А то ты представь:
со вчерашнего дня
свободной минуточки
нет у меня.
Бабуленька,
ты не волнуйся напрасно –
сейчас принесу тебе
свежее масло.
Спасибо, мой внучек,
уж я подожду,
тогда в магазин я
сама не пойду.
Сейчас!
Только шарфик найду
и носки,
доделаю санки,
подправлю коньки.
Тогда и за маслом
пойти я смогу,
и сразу за ним
в магазин побегу!
А где же точило,
Шурупы и клещи?
Ты мне обещала
купить эти вещи!
– Ах, да! Обещала!
Совсем я забыла!
Сейчас побегу
и куплю я точило!
– Да, бабушка, сбегай!
И там по пути
ты масло ещё
не забудь, захвати!
А то у меня,
просто тысячи дел,
и знаешь,
я, кажется, есть захотел!

Абрам Гонтарь. Автограф Михаилу Садовскому от Абрама Гонтаря.