Поиск по сайту журнала:

 

Домик Вейцманов в Мотоле и баба Христя. Хаим Вейцман: «Я – еврей из Мотоля» 
Часть вторая

Назавтра рейсовым автобусом я ехал в Мотоль. Пятьдесят километров по золотой осени, прекрасные пейзажи за окнами и путь показался мне незаметным.
Маленький городок на берегу реки Ясельда, украшенный всеми оттенками жёлтой и красной листы, подсвеченный ласковым сентябрьским солнцем, показался красивым и приветливым.

 Я спросил, как пройти к дому первого президента Израиля и мне подробно описали маршрут, хотя пути от остановки до конечной цели – меньше километра. Рассказывали, нисколько не удивившись моему вопросу, хотя в последнее время в этот дом вряд ли часто приезжают гости. Я сделал небольшой круг, чтобы посмотреть, пофотографировать Мотоль. Прошёл мимо мельницы, заглянул в этнографический музей, а потом мимо кафе – на Лазебную улицу, почти к озеру, к дому родителей Хаима Вейцмана.

В этнографическом музее мне сказали, что ключи от дома, хранятся у соседки – бабы Христи.

По фотографиям, которые я видел в интернете, сразу узнал дом Вейцманов. Подошёл к соседнему, открыл калитку и постучал в дверь.
Через минуту на крыльцо вышла, опираясь на палочку, пожилая женщина, и вопросительно посмотрела на меня. Мол, что надо?
– Баба Христя? – спросил я и, не дождавшись ответа, продолжил: – Можно поговорить с вами?
– Раз пришёл, говори.
– Хочу посмотреть дом Вейцманов. Но это после, а пока поговорить с Вами?
Меня предупредили, что баба Христя добрый человек, и поможет, и расскажет, но вначале поворчит. Всё-таки девятый десяток отсчитывает.

Мы уселись на крыльцо. Я задавал вопросы, а баба Христя рассказывала. Первые минуты я привыкал к её мягкому и мелодичному мотольскому диалекту, в котором слышал и белорусские, и украинские, и польские слова.
– Я родилась тут в Мотыле. Моя девичья фамилия Стасевич. Нас здесь много Стасевичей в Мотоле жило. По мужу я Белова. Он у меня русский. Я здесь единственная Белова.
Мотоль до войны был меньше теперешнего. Но евреев много жило, считай третья часть. Была целая еврейская улица, и в других местах местечка они жили. Меня мацой угощали. В субботу шла по их улице, они к себе звали и мацу давали. Мой дед у них в магазине работал. Вспоминаю, как иду с бабушкой в церковь, она меня за руку ведёт, а они кричат: «Тэкля, зайди да мяне». А бабушка: «Атчапицесь, у мяне няма грошей». А они: «Мы цябе на паверу дамо».
Работящие были люди: кузнецы, столяры, портные, сапожники. На себя работали, и на продажу. Был базарчик и много еврейских магазинов. Торговали всем: и конфетами, и материей, и разным железом. Бери, что хочешь, лишь бы рассчитаться мог. Синагога стояла, где сейчас музей, только ближе к моему дому. (В довоенном Мотыле было две синагоги – А.Ш.) И раввин, понятное дело, был. Субботу строго соблюдали. Даже лампу сами не тушили. Попросят, зайдёшь, потушишь, они тебе конфету или копеечек дадут.
По субботам они только гуляли по улице: туда-сюда. Школа была еврейская. И говорили все на своём языке, но мои родители и остальные понимали и даже сами говорить могли на их языке…

Мотоль на протяжении нескольких веков был тесно связан с евреями. А легенды и народные предания связывали их ещё теснее, чем было на самом деле. Даже в самом названии местечка многие видят еврейский след…
Первое письменное упоминание о Мотоле относится к 1422 году. В актах Литовской метрики написано, что «за паном Дарком 14 человек в Мотоли...»
Евреи, появились здесь более чем через сто лет. Но одно предание отсчитывает историю Мотоля от корчмы, якобы построенной по дороге из Пинска в Бездеж местным жителем Мотлом. Другая легенда – о столетнем мудром еврее Мотле, который предложил односельчанам спуститься к реке Голодок и заселить один из островов, чтобы спастись от частых набегов шведов. 

Почти четыре века евреи жили в Мотоле. Любили, женились, рожали, умирали. Считали этот городок своей родиной. И хотя каждый год повторяли как заклинание: «На следующий год в Иерусалиме», но о себе говорили, почти как Хаим Вейцман: «Я – еврей из Мотоля».

В 1766 году в местечке проживало 98 евреев, в 1806 – 152, в 1847 – 222, в 1878 – 404 (18,8%), в 1897 – 1354 (31,5%), в 1921 – 1140 евреев (26%).

Работали хедеры, где дети учились, проводились ярмарки, на которые съезжались продавцы и покупатели с окрестных деревень и местечек. В начале ХХ века на сукновальне Айзика Фишмана были задействованы четыре наёмных рабочих. В 1914 г. владельцем сукновальни и паровой маслобойни был Иосель Померанц. Местная мастерская по выделке кожи, принадлежавшая Арону-Берко Готлибу.

Как нередко случалось в еврейских местечках, община разделилась на две части. Они поддерживали Чемеринских, другие горой стояли за Пинских. Что они не поделили между собой? Сегодня, зная всю последующую историю, их споры выглядят горькими и смешными. Но тогда они готовы были идти стенку на стенку…
Первые заседали в мещанской управе местечка, вторые – в молитвенном правлении общества. В феврале 1883 г. Чемеринские подали жалобу Гродненскому губернатору о том, что Абрам Пинский явился на богослужение в синагогу в пьяном виде, и просили назначить вместо него раввином Шмуйлу Рубинштейна. Пинский все обвинения отмёл и пояснил, что призывал единоверцев молиться за Государя Императора и его семью…

Хаим Вейцман – из рода Чемеринских по материнской линии, коренных мотылян. Его отец, Эйзер Вейцман, приехал к родственникам в Мотоль на учёбу и познакомился с дочерью известного мотольского арендатора Михаэля Чемеринского – Рахелью Леей. Свадьба состоялась в 1866 г. Хаим был третьим ребёнком в семье. В Мотоле прошло его детство.

Род Чемеринских оставил заметный след в истории местечка. Они жили тут со второй половины XVIII века. Среди них были руководители общины, старосты, раввины, казначеи, резники. В 1811 году шохетом в Мотоле был Мовша-Шлома Чемеринский (1775–?), в 1882–1900 году мещанским старостой – Сроль Чемеринский. Эйзер Вейцман – непродолжительное время тоже был мещанским старостой. Хаим в своих воспоминаниях трогательно пишет о нём: «Помню отца, стоящим в синагоге и ведущим молитву. Голос его до сих пор звучит в моей памяти, когда мне грустно или одиноко. И нередко несколько знакомых тактов синагогальной мелодии воскрешают в моей душе далекие картины, казалось бы, навсегда забытого прошлого».

В 1913 году единственными врачом и зубным врачом в Мотоле были евреи, единственная акушерка – еврейка. Евреям принадлежали единственный склад аптечных товаров, три бакалейные, единственная галантерейная лавки. В 1920–30-х гг. в Мотоле действовали отделения различных еврейских партий и организаций.

После переезда семьи Вейцман в Пинск дом в Мотоле продали купцу Песецкому. Но в местечке оставались жить Череминские – родственники Хаима по маме.

– Побили здесь всех евреев. Постреляли, – говорит баба Христя. – Мне тогда восемь лет было. Но я всё помню. Страшно было. На Илью это было в 41-м году. Праздник такой. Жара стояла. Их по улице вели. Всех мужчин на день раньше увели. А женщины с детьми… Куда денутся? Конечно, знали они, слышали выстрелы, когда их мужчин убивали. 
Бабушка меня за руку держала. Я чернявенькая была. Один полицай мотольский подошёл и говорит бабушке: «Внучка твоя похожа на еврейку, уводи её, а то застрелить могут».

…А евреи бредут по улице, по песку, пыль стоит. Малюсеньких, грудных на руках несут. Молча шли. Я спросила: «Бабушка, почему они не плачут?» А она: «Не могут они плакать. Нечем им уже плакать». Вокруг охранники с собаками. Собаки лают. А евреи идут посередине улицы. …А потом как начали стрелять. Наши мотольские выходили смотреть. Говорили, так страшно было.

Один раненный еврей убежал, молодой хлопец, может 18 лет, может меньше. У моего батьки в сарае прятался. Ночью ему еду носили, а мне интересно было. Я спрашивала бабушку: «Ты куда еду носишь?» Она отвечает: «Поросятам». А я говорю: «Кто поросятам ночью еду носит?» Три дня у нас посидел, а потом его в лес отправили. Всякие люди были, донесли бы полицаям, и нас бы расстреляли.
Хлопчик этот говорил моему батьке: «Алексей (отца звали Алексей Стасевич – А.Ш.) Останусь живым, отзовусь. Никто не знает, что с ним случилось. После войны евреи в Мотоль не вернулись, если кто и остался в живых. Их дома сохранились, и люди в них вселялись.

Мотоль был захвачен немецкими войсками уже на четвёртый день войны 26 июня 1941 года.
В штабе войск СС при рейхсфюрере СС Гиммлере в эти же дни был утвержден план операции «Припятские болота», который предусматривал проведение первых массовых акций уничтожения еврейского населения, проводимых войсками СС на территории Беларуси. Мотоль значился в этом плане.
2 августа 1941 года каратели окружили местечко, а затем согнали на базарную площадь всех евреев. Мужчин – взрослых и детей – построили в колонну и объявили, что направят на работу. Под конвоем отвели примерно на километр от Мотоля в сторону деревни Осовница. Группу евреев сожгли в сарае в этой деревне. Остальных заставили копать себе ямы. Мужчин расстреляли в четырёх рвах. Местных жителей пригнали закапывать их.
На следующий день, 3 августа, оставшихся в живых еврейских женщин и детей собрали в центре местечка, потом отвели в урочище Гай в полукилометре восточнее Мотоля и расстреляли. Всего за эти два дня были убиты 1 550 евреев.
Весной 1942 при полной ликвидации гетто в Мотоле было расстреляно ещё около 1 500 евреев.
По данным Чрезвычайной Государственной комиссии по расследованию преступлений немецко-фашистских захватчиков, всего в Мотоле были убиты или заживо погребены от 2 400 до 2 800 евреев. Из них около 1 000 человек – беженцы из Польши в 1939–1940 годах, остальные – жители Мотоля и окрестных деревень.
На месте одного из расстрельных рвов у деревни Осовницы стоит памятный знак жертвам геноцида. В урочище Гай на братской могиле евреев тоже установлен памятник. Опубликованы неполные списки убитых мотольских евреев в книге «Память. Ивановский район».

Сегодня о довоенной истории Мотоля напоминают считанные дома, кусочек старого еврейского кладбища и исконные названия районов Мотоля: Маровятница, Гора, Потыща, Запылина. Правда, помнят их, пожалуй, только старожилы. Запылина – за рекой Пылина, а Коржывка потому, что там был пекарский цех, в котором пекли вкусные коржи. В Мотоле до сих пор всю сдобу коржами называют. 
Исконно мотольских названий в названиях улиц раз-два и обчёлся. Всё как везде: площадь Ленина, улицы Калинина, Горького, Ворошилова. Какое они имеют отношение к Мотолю? Правда, недавно улицу Колхозную переименовали в улицу Ольги Мироновой. Она была директором Мотольской довоенной школы. Погибла в Пинском гетто. Кстати, нет в Мотоле улицы, названной в честь знаменитого земляка – первого президента Израиля.

Утверждают, что ремёсла прижились в Мотоле с тех времен, когда здесь появились еврейские семьи. Евреи почти восемьдесят лет не живут в Мотоле, а деловая хватка у местных жителей осталось. Видно, хороший задел был сделан в старые времена. Здесь работает коптильный цех, колбасный. Кстати, выпускают «Колбасу еврейскую». Я купил её в местном магазине. Она хотя и не кошерная, но из говядины, без свинины.

Баба Христя ведёт меня к дому Вейцманов. Открывает калитку, заходим во двор, а затем большим старым ключом она отпирает двери.
В доме запах и сырость нежилого помещения, хотя видно, что когда-то дом был ухоженный.
– Не живёт никто, не топят дом, надо с ним что-то делать. Купил его в середине девяностых человек из Минска. Хотел здесь музей сделать, чтобы туристы ехали. Даже фестиваль придумал «Мотальскiя прысмакi». А потом не сложилось что-то. Продавать будет… – рассказала баба Христя.
Говорят, не так давно хотели купить дом граждане Израиля, чтобы перевезти его в Реховот, туда, где находится музей Хаима Вейцмана, но прикинули, во сколько обойдётся перевозка, и от этой идеи отказались.
На стенах фотографии семьи Вейцман, на столе сувениры, наверное, оставленные туристами. И только в одной небольшой комнате старый шкаф и кровать из хорошего дерева. Судя по всему, ровесники этого дома.
До войны дом Вейманов стоял там, где теперь кафе, в самом центре Мотоля, – рассказывает баба Христя. – Сама, конечно я этот дом не помню. А мама моя, она недавно умерла – прожила больше ста лет, говорила, что ещё Эйзера Вейцмана помнила.
Я рассматриваю фотографии, а баба Христя комментирует их.  Я спрашиваю:
– Откуда знаете?
– Так столько наслушалась всего. И книжки здесь в шкафу всякие оставляют. Раньше, когда глаза хорошо видели, читала их.
В послевоенное время в этом доме была учительская детского дома, жилые комнаты для завуча и директора. Потом, когда в начале 60-х годов Мотольский детдом расформировали, и он выехал отсюда, директор выкупил этот дом и перевёз сюда, ближе к озеру, в Лазебный переулок. Чего переулок называется Лазебный? Это ж по-русски Банный. Вон и баня напротив стоит. Директор детдома подрезал третью часть дома. Большой он для него оказался. Это ж у Вейцманов было двенадцать детей, а у директора такой семьи не было. Жил тот директор в доме, пока не утопился.
– Как утопился? – не понял я.
– А вот так, среди бела дня пошёл на озеро и утопился. Говорят, поругался… Молодой был ещё…

Я ещё долго разговаривал с бабой Христей. Она рассказывала мне о мотольских новостях, о своей улице: «У нас здесь всего три дома», о тех, кто приезжает посмотреть дом Вейцманов: «Поначалу много было гостей, а сейчас редко кто приезжает», о фестивале «Мотальскiя прысмакi»: «Поют, танцуют, выпивают и закусывают…».
– А где до войны хоронили евреев? – спросил я.
– На их кладбище, – ответила баба Христя, а потом добавила. – Только что осталось от того кладбища… Сходите, сами увидите.

Я отправился разыскивать еврейское кладбище. У остановки междугородних автобусов спросил у велосипедиста, ехавшего с грибов, и он на таком же сочном мотольском диалекте стал объяснять. А потом, посмотрев на меня, сказал: «Подожди десять минут, я грибы домой завезу и провожу вам».
…Мы шли на кладбище, и мой новый знакомый поинтересовался, что я хочу увидеть. Я стал рассказывать про цель моего приезда, про то, что, возможно, дедушка и бабушка Хаима Вейцмана и остальные родственники Чемеринские похоронены там.
– Я родился в 70-м году, – сказал мой провожатый. – Евреи в Мотоле после войны не жили, но старики много про них рассказывали. И про то, как торговали: «Деньги любили, но не обманывали», и про семейную жизнь: «Они между собой женились. На двоюродных, троюродных могли. А дети ладные получались», и про то, как ели: «Лишь бы что кушать не станут, с голоду помрут, а не станут…», и про как веру блюли: «Это у них первым делом было…»
Бывшее еврейское кладбище сегодня скорее напоминает мемориал. Участок метров 30 на 50, огороженный металлическим забором. Даже не видя захоронений, понимаешь, что это имеет отношение к евреям. Через каждых десять-пятнадцать метров на заборе прикреплена металлическая минора. У ворот табличка на трёх языках: иврите, английском и русском. Текст гласит, что «кладбище было отреставрировано благодаря финансовой помощи господина Мартина Беркина из Лондона. Его предки проживали в Мотоле, и его прапрадедушка похоронен здесь». На зелёном газоне двадцать – двадцать пять мацев. Это осколки надгробных памятников. То, что сумели найти на месте старого еврейского кладбища. Работы здесь были выполнены во второй половине 2004 года.
Несколько лет назад Николай Стасевич разрабатывал новый участок на берегу реки Ясельда. На очередном заходе экскаватор наткнулся на неожиданное препятствие. Один за другим с метровой глубины на поверхность стали появляться большие камни необычной формы. Вскоре образовалась целая гора из 12 каменных глыб, покрытых слоем ила и речного мусора.
– Когда на них с высоты вылилось несколько ковшов воды, мы отчетливо увидели надписи на незнакомом языке, похожие на те, которые сохранились на надгробиях старого еврейского кладбища, – рассказывает Николай Стасевич.
Как древние надмогильные камни оказались на дне реки, Николай пытался выяснить у старожилов Мотоля, но ответа так и не нашёл. Есть предположение, что их использовали для строительства старого моста через Ясельду.

(продолжение следует)

Аркадий ШУЛЬМАН

Домик Вейцманов в Мотоле и баба Христя. Мотольское еврейское кладбище.  Старые мацевы.  Старые мацевы.  Старые мацевы.  Старые мацевы.  Старые мацевы.  Старые мацевы.