Леонид Рубинштейн – давний друг нашего журнала. Мы с удовольствием приезжали на презентации и фестивали в Бобруйск, где он долгие годы был председателем еврейской общины, издавали его сборники стихов, рассказов.
Но, думаем, особое место в его общественной деятельности и творчестве всегда занимала тема Праведников Народов мира. В Бобруйске создан мемориал в память об этих великих людях. Леонид Рубинштейн в 2006 году издал книгу «Они спасли мир», посвящённую Праведникам Народов мира.

Рассказ Леонида Рубинштейна о Праведниках Народов мира

Ко мне часто заходит этот пожилой человек с мягкой, доброй улыбкой. Скромный, интеллигентный он всегда старается остаться не заметным, не помешать людям своим присутствием и просьбами. Но эта кажущаяся стеснительность не может скрыть мужественное лицо и светлый, целеустремленный взгляд его живых глаз.
Прошло много лет с тех пор, как закончилась Великая Отечественная война, но она на всю жизнь осталась с ним. Она, как страшная, кровоточащая рана, живёт в его сердце.
Григорий Залманович родился 20 апреля 1931 года в деревне Заболотье Рогачёвского района в семье кузнеца. Привожу его рассказ о страшных днях войны и подвиге людей, которые спасли его от смерти.
«Деревню заняли фашисты и сразу начались репрессии и расправы над еврейским населением. В первые дни оккупации наша семья спряталась в заброшенном блиндаже и только по ночам пробиралась в деревню. Приходилось скрываться не только от немцев, но в большей степени, и от полицаев, которые в деревне знали всех.
Однако, в сентябре 1941 года их всё-таки нашли, арестовали и поместили в Рогачёвское гетто.
Жить приходилось в подвалах домов и сараях, так как в комнатах находилось по 30 –35 человек. Район гетто был сравнительно не большой.
Немцы и полицаи стреляли в людей за малейшую провинность и так – ради забавы. Наиболее массовый расстрел узников гетто был 7 ноября 1941 года. На этот раз нашей семье удалось спастись – мы находились в подвале, когда немцы выгоняли людей на расстрел. Окончательную акцию по ликвидации Рогачёвского гетто спланировали на 20 марта 1942 года. Голодных, измученных, раздетых людей немцы погнали к городскому кладбищу, которое находилось на берегу Днепра. Нас было более трёхсот человек. Вечер, сумраки, на краю города папа подтолкнул меня:
– Беги к Фросе.
Немцы и полицаи не сразу заметили моё исчезновение. Я бежал изо всех сил. Грязь хлюпала и чавкала под ногами. Она держала, ноги разъезжались в разные стороны, но я хватался за плетень, вытаскивал ноги, и бежал дальше. Вдруг я остановился, меня, словно кто-то схватил за грудь и приковал к месту.
Я услышал автоматные очереди и хлопки винтовочных выстрелов. Тело будто пронзила молния, из глаз брызнули слёзы. Какое-то мгновение я стоял не в силах двинуться с места. Со стороны Днепра доносились душераздирающие крики. Этот крик остался со мной на всю жизнь. Мне постоянно кажется, что это кричит моя мама.
Я снова побежал, уже не понимая, зачем и куда – подальше от этого страшного места. Начался холодный, пронизывающий дождь со снегом. Я поскользнулся, упал, снова побежал пока окончательно не обессилел и стал искать, куда укрыться от непогоды. Рядом во дворе увидел не запертый хлев. Зашёл в него, забился в дальний угол, свернулся клубочком и стал озираться по сторонам. В сарае пахло навозом, но коровы не было. Я сидел и дрожал: то ли от холода, то ли от страха. Увидел остатки сена и соломы, разбросанные по сараю. Собрал их, притащил в свой угол, укрылся, постепенно немного согрелся и уснул.
Через некоторое время проснулся, прислушался. Было тихо, и только дождь продолжал шуметь и лить свои слёзы. Я закрыл глаза и забылся тревожным сном. Мне всё время казалось, что за мной гонятся, кричат, стреляют. Я засыпал и просыпался. Так прошла эта бесконечная, тревожная ночь.
На улице ужё было светло, когда я окончательно проснулся. Дождь закончился, было тихо, и только под чьими-то ногами хлюпала грязь. Я вспомнил, что папа велел мне бежать к тёте Фросе. Ещё совсем недавно она приезжала к нам из деревни Ключи подковать лошадь. Мы с папой ездили к ней за покупками. Привозили яйца, картошку, сало. Казалось, что это было давным-давно – в другой жизни. В сарай никто не входил. Дождь то усиливался, то стихал, порывами дул ветер. Так в тяжёлых раздумьях прошёл день. Я выполз из своего укрытия, вышел на улицу. Она словно замерла и затаилась. Огляделся и понял, что нахожусь на краю города. Надо было идти и я, озираясь и оглядываясь, побрёл в сторону деревни Ключи, которая находилась в десяти километрах от города к Ефросинье Самойловне Завадской – тёте Фросе. Добрался до её дома глубокой ночью. Было темно, на небе ни звёздочки, дул пронизывающий ветер. Огляделся, никого не видно, постучал в окно. Через некоторое время загремели запоры, и на крыльцо вышла тётя Фрося – женщина лет пятидесяти в накинутом на плечи платке.
– Кто здесь? – окликнула она
– Это я, тётя Фрося
– Ой, Гришка – заволновалась она, оглянулась и посмотрела по сторонам.
– Идём хутчей у хату. Какой ты мокрый и грязный! Раздевайся и умывайся. Принесла чистое, сухое бельё, брюки, рубашку, фуфайку.
– Садись кушать
Поставила на стол картошку, хлеба, немного сала и молоко.
– Сынок, тебя ищут полицаи, – прошептала она, когда я поел. – Днём заходили ко мне, искали тебя. Сказали, что придут ещё. Ложись спать, а утром пойдёшь в деревню Сеножатки к Ядвиге Щегельской. Никому не говори, что ты еврей, поменяй фамилию на Захарков.
И она рассказала, как дойти до Сеножаток.
Рано утром, ещё не проснулось солнце, я уже был за околицей. Как я затем узнал, вскоре после моего ухода нагрянули полицаи. Они перевернули весь дом.
– Где жидёнок? Куда ты его схавала?
Фрося плакала и говорила:
– Ищите, я не знаю, кого вы ищите. Кто вам сказал, что у меня хавается жидовский пацан?
Так ничего не добившись, они ушли. Внешне я не походил на еврея. Был, как все, – деревенский пацан. Поэтому выдать себя за белорусского мальчика мне не составляло труда.
Мне было всего десять лет, а надо было принимать серьёзные, взрослые решения! Сейчас, через много лет, я вспоминаю себя в те годы и не понимаю, как мне всё это удавалось?!
Мой дальнейший путь, – продолжал рассказ Григорий Залманович, – проходил через деревни Зеленый кряж и Ухватовка. Погода наладилась, выглянуло тёплое весеннее солнышко. Я выломал себе палку из плетня в заброшенном дворе, дорога подсохла, и идти было легче. Представлялся в деревнях, как меня научила тётя Фрося, Захарковым Григорием. От деревни Заболотье я ушёл уже сравнительно далеко и меня здесь никто не знал.
Люди кормили, оставляли на ночлёг, я помогал им по хозяйству – кому натаскаю воды в хату и скотине, кому наколю дров. Но находились люди, которые не пускали чужого, незнакомого пацана в хату. Тогда я ночевал в заброшенных колхозных фермах и сараях. Так постепенно я дошёл до деревни Сенажатки Жлобинского района. Тётя Фрося рассказала, как мне найти хату Ядвиги Викторовны Щегельской и я безошибочно нашёл её двор. Постучал, вошёл в дом. На лавке у стола сидели трое детей – три девочки от двух до семи лет. Они как воробышки, сверкнули на меня глазами и отвернулись. У печки готовила еду довольно пожилая женщина – мать Ядвиги Викторовны.
– Хлопчик, ты чей, куда идёшь? – обратилась ко мне моложавая женщина лет тридцати пяти.
– Я иду из деревни Ключи от Фроси Завадской. Она мне посоветовала идти к Вам.
– А хто твой батька?
– Мой отец Зяма-кузнец из Заболотья.
– А-а-а…Заходи в хату.
Слух о расстреле еврейского гетто в Рогачёве уже дошёл и до их деревни. Она сразу всё поняла и больше вопросов не задавала.
Так без лишних вопросов и уговоров я остался жить у этих приветливых, добрых, смелых людей.
Жили голодно, но дружно. Я был старшим среди детей, единственным мужчиной в доме и постепенно основные заботы по хозяйству легли на мои плечи. С детьми я сразу подружился, и они слушались меня во всём. У Ядвиги Викторовны появился четвёртый ребёнок, а мне она заменила маму. Но с едой становилось всё хуже и хуже. Кроме картошки у нас ничего не было, да и та подходила к концу. Соседи интересовались, чей хлопчик появился в хате у Ядвиги, и она всем говорила, что я ее племянник. В один из дней, когда есть уже было совсем нечего, она сказала:
– Гриша, сходи к бургомистру, попроси, чтобы нам выделили в помощь зерна и бульбы, и попроси, чтобы он выписал тебе документы.
Немцев в деревне не было, но она боялась, что они могут нагрянуть и проверят мои документы.
На следующий день я пошёл в контору. Чем ближе подходил, тем больше беспокоился и трусил. – Как встретит меня бургомистр? А может сразу поймет, что я еврей и арестует?
Бургомистром в деревне был Виктор Михайлович Васильчик (Как выяснилось после войны, он служил у немцев по заданию Жлобинского райкома партии). Я пришёл к нему и рассказал, что сюда я попал из деревни Ключи Рогачёвского района, зовут меня Захарков Григорий Захарович, я племянник Ядвиги Викторовны Щегельской. Объяснил, что нас у неё четверо да ещё пожилая мама. Кушать нечего, мы голодаем, и попросил помощи. Он меня выслушал и говорит:
– Хлопчик, вам завтра привезут картошки и зерна. Какие у тебя ещё вопросы?
Я боялся говорить, что у меня пропали документы, но делать было нечего:
– Не беспокойся, хлопчик, я дам команду, чтобы тебе выписали новые.
У меня от радости перехватило дыхание, и я бегом побежал домой к тёте Яде.
Только при встрече после войны Виктор Михайлович рассказывал, что сразу понял, что я еврейский мальчик, но виду не подал.
Так в заботах и хлопотах прошло лето. Мы с детьми Ядвиги Викторовны ходили в лес, собирали грибы и ягоды. Жить стало легче. Но в августе 1942 года я встретил на улице жителя деревни Заболотье Станислава Сенаженского
– Гришка, что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал?! В Рогачёве расстреляли всех жидов, а ты жив?
Это было для меня так неожиданно, что я вначале онемел, а затем едва выдавил из себя:
– Здесь живёт моя тётя, – и убежал.
Эта новость сразу облетела деревню и дошла до Ядвиги Викторовны.
– Гриша, тебе надо срочно уйти из деревни.
Она сильно испугалась
– Немцы узнают, что ты еврей и расстреляют всю семью.
Так я снова оказался на улице.
Близилась осень. Её дыхание уже чувствовалось в отзвеневшей природе. Листья на деревьях пожелтели, трава поблекла и тихо шуршала под ногами. День был пасмурный, но теплый.
На западе сквозь тучи выглядывала красная заря, и от этого уходящий день казался ещё более печальным. Начал накрапывать мелкий, липучий дождь. Я вышел на дорогу, остановился, посмотрел по сторонам. Стало очень грустно. Вспомнил маму. Очень захотелось домой к её теплу.
Но вдруг в ушах вновь возник тот длинный, несмолкающий, душераздирающий крик…
Комок подкатил к горлу. Слёзы сами покатились из глаз. Я дальше побрёл по дороге. Не помню, куда и как я шёл. На дороге было пустынно, а перед глазами – мама.
Уже темнело, когда я пришёл в деревню Красная Слобода Жлобинского района. Постучал в какую-то хату. Дверь мне открыла симпатичная, уже не молодая женщина с приветливой, доброй улыбкой
– Чего тебе, хлопчик?
– Тетёнька, пустите переночевать.
Так я оказался в доме Екатерины Ивановны Кулешевской. Она жила одна и была рада, что у неё в доме появилась ещё одна душа.
Немцев в деревне не было.
Рассказал ей, что я еврей и что вся наша семья расстреляна в Рогачёвском гетто. Но это известие ничего не изменило в наших отношениях. Я помогал по хозяйству, колол на зиму дрова, носил воду, ходил в лес. А когда было свободное время, наведывался к соседям Беляевым. У Марии Алексеевны Беляевой было трое своих детей. Мы хорошо дружили, играли. Все в семье Беляевых тоже знали, что я еврей, но помогали мне вести хозяйство, поили и кормили.
Екатерина Ивановна часто болела и я постоянно за ней ухаживал. Она стала мне второй мамой. Но я недолго радовался своему счастью. 26 ноября 1943 года Екатерина Ивановна Кулешевская умерла. Я остался в доме один, и только соседи Беляевы по-прежнему помогали мне.
Здесь, в деревне Красная Слобода я прожил до 26 июня 1944 года, когда нас освободила Советская армия.
После войны я закончил Краснослободскую семилетку. В 1951 году получил диплом с отличием Жиличского сельхозтехникума. С 1952 по 1981 год работал председателем колхоза в Кировском районе, а затем директором Кировского овощесушильного завода. С 1986 года работал заместителем председателя сельскохозяйственного кооператива «Красный боец». Без отрыва от производства закончил сельскохозяйственную академию в Горках.
Григорий Залманович Каган награждён орденами Трудового Красного Знамени и Знак Почёта, а так же двумя медалями «За трудовую доблесть» и медалью «За доблестный труд в честь 100-летия В. И. Ленина».
Всю жизнь я преклоняюсь перед подвигом Ефросиньи Самойловны Завадской, Ядвиги Викторовны Щегельской и Екатерины Ивановны Кулешевской, которые с риском для собственной жизни спасали меня от смерти, делились последним кусочком хлеба. Это удивительные люди, которые совершили великий подвиг ради спасения жизни, – сказал Григорий Залманович.
Государство Израиль присвоило звание Праведник Народов Мира Ефросинье Самойловне Завадской 24 февраля 1987 года. Её диплом и медаль получил сын Завадский Пётр Миронович, который живёт в Гомельской области, Жлобинский район, торфопредприятие «Лукское».
Звание Праведник Народов Мира присвоено Ядвиге Викторовне Щегельской и Екатерине Ивановне Кулешевской 27 мая 1999 года. Их дипломы были вручены дочери Алле Щегельской, которая продолжает жить в деревне Сенажатки Рогачёвского района и внуку Петру Кулешевскому, который живёт в деревне Красный берег Жлобинского района.
Спасибо Вам, дорогие, за Ваше доброе, большое, мужественное сердце, за Ваш великий подвиг ради жизни.

Леонид Рубинштейн