Берта Львовна Галёркина, правнучка Ирмы Галёркина, уроженка Полоцка, живёт в Петербурге с 1928 г. Её очерк о двоюродной сестре «Чудо-ребёнок. Погасшая звезда» с подзаголовком «Памяти Дони Минкович» был опубликован в газете «Ами» 15 января 1998 года. Вдохновлённая успехом, Берта Львовна написала ещё несколько небольших эссе о клане Галеркиных.
Любопытно, что откликом на очерк о Доне Минкович был звонок незнакомого Берте Львовне прежде родственника, троюродного брата Якова Нотовича Галеркина. Он уже несколько лет занят составлением генеалогического древа Галёркиных – Брейдо. Благодаря его содействию, мне удалось познакомиться с интересным домашним архивом этих полоцких семей в доме Сусанны Ароновны Брейдо (и она, и Я.Н. Галёркин – тоже правнуки «старого» Ирмы). Всё это в совокупности позволило мне составить, разумеется, фрагментарный рассказ о судьбах нескольких поколений, связанных родственными узами людей, чья жизнь протекала на фоне нашего богатого катаклизмами века.
...Перевернём страниц.
Перелистаем года...
В семейных историях, в отличие от романов, ничего не надо изменять, приукрашивать. Истории еврейских семей особенно богаты неожиданными событиями, интересны, поучительны, ибо сказано: «Быть человеком – драма. Быть евреем – ещё одна драма. Евреи, следовательно, всё на свете переживают вдвойне».
Перенесёмся в Полоцк начала XIX века. Типичный захолустный городок черты оседлости, где на четыре с небольшим тысячи населения – 2600 еврейских душ. Уже тогда здесь жила семья Галёркиных. Ирма Галеркин родился, предположительно, в 1810-х гг. Был состоятельным человеком. Арендовал помещичьи земли, владел домами, лавками. Жену его звали Мира Свердлова. Больше о ней ничего не известно. У них было 8 детей – 4 сына и 4 дочери.
Старший сын Ирмы Лейба (1842 – 1930) жил и умер в Полоцке. Был богат и прижимист. Берта Львовна вспоминает о нём, как о человеке хмуром, угрюмом. Он был купцом I гильдии, жил в большом кирпичном доме. Ему принадлежали дома, магазины, лавки. В 1880 году он купил стекольный завод в деревне Новка в 25 км от Витебска. Со временем завод стал крупным предприятием. Аркадий Подлипский в очерке «Погром в Новке» (газета «Ами») приводит цифры: в 1908 – 1909 гг. – 285 рабочих, в предреволюционные годы – 700 – 800. Липа, сын Лейбы, был управляющим, а позже – владельцем завода, его братья были на инженерных и руководящих должностях. Лейба всем им дал неплохое образование. В 1919 г. завод национализировали, но Липу оставили его директором, и инженерно-технический состав, в основном, еврейский, остался прежним. В администрацию ввели несколько рабочих, и был создан заводской рабочий комитет. Здесь, в Новке, Галёркиным был построен городок для рабочих, каждая семья имела квартиру. Места вокруг – изумительные: рядом озеро, за ним деревня Лопаково, где каждое лето отдыхали дети из многочисленных семей Галеркиных. Сохранилась фотография, снятая в Лопакове в 1913 году Ирмой (Липовичем) Галёркиным. Она принадлежала Брайне Струнской, сироте, воспитывавшейся в доме Липы Галеркина и получившей, как и его собственные дети, гимназическое образование. На этой фотографии запечатлены несколько взрослых бородатых мужчин и нарядно одетые молодые женщины, но больше всего детей, от годовалого – на руках матери – до подросткового возраста (23 человека). К сожалению, неизвестны их имена.
И вот в этих местах и случился погром. В 1919 году «зелёные» ворвались в Новку и по спискам, загодя составленным и услужливо предоставленным им заводским комитетом, обошли еврейские квартиры, собрали всех, кто там оказался (19 человек), и в ближайшем лесу расстреляли. Среди них были двое Галёркиных – Гирш и Рафаил, братья Липы. У Гирша была семья, осталось четверо сирот. Слава Богу, что погром случился в конце сентября, когда все отдыхавшие дети Галеркиных с родителями успели уехать. На Липу эта история, по-видимому, произвела страшное впечатление. Он оставил Новку, переехал в Ленинград, а через несколько лет покончил с собой. С большим трудом удалось похоронить самоубийцу на кладбищенском участке Галёркиных – Брейдо.
У Лейбы было несколько дочерей. На их учёбу он тоже денег не жалел, хотя был скуп в других вещах. Мария Львовна (1883 – 1976) получила медицинское образование в Цюрихе, Анна (Хая-Роха) Львовна (1881 – 1942) училась в двух заграничных университетах. Она работала в библиотеке Политехнического института в Ленинграде, считалась самым грамотным в научном отношении сотрудником.
В начале века, будучи за границей, сёстры Галеркины вступили в РСДРП. Анна Львовна преподавала в школе Лонжюмо. Тогда деньги для партии, для издания «Искры» часто добывались путём фиктивных браков. Анна Львовна именно так и «вышла замуж» за социал-демократа, «искровца» И.С. Блюменфельда, между прочим, внука одесского раввина. Сразу после свадьбы в Полоцке «молодые» уехали в Париж, увезя с собой и передав на нужды партии довольно значительное приданое, полученное от Лейбы Галёркина. Их брак, разумеется, впоследствии был расторгнут. Анна Львовна так и осталась одинокой. У Лейбы Галёркина были ещё три дочери: Циля умерла очень молодой в 1914 году, Дина вышла замуж за непутевого рыжего полоцкого парикмахера Моисея Мазо, это её сын Лев стал впоследствии мужем Донечки Минкович, талантливой девушки, несостоявшейся балерины. Эмма Львовна, тоже ставшая социал-демократкой, видимо, под влиянием сестёр, вышла замуж за Григория Брейдо, своего двоюродного брата, меньшевика, попавшего в волну репрессий 1937 года.
Лейба Галёркин был уважаемым в Полоцке человеком, входил в «двадцатку» одной из синагог, был благотворителем, но любил демонстрировать свою «доброту». Совсем другим был его младший брат Исаак (1844 – 1916). Только после его смерти обнаружилось, скольким людям он помог и как скромно при этом держался. Исаак и Дон (1850 – 1920?), самый младший из сыновей Ирмы, были огородниками. Братья арендовали землю на «Островах». Полоцк был разделён на две неравные части Западной Двиной. На правом берегу располагался собственно город, где были базарная площадь, храмы, присутственные места, магазины, где жили состоятельные горожане. На противоположном берегу ютилась беднота, был район Кабак (видимо, там были сосредоточены шинки, кабаки, корчмы), там же было и еврейское кладбище. На островах были сады и огороды. Дома были редкими. Сообщение с берегом – по довольно хлипким мосткам, которые в половодье, бывало, сносило, и тогда приходилось путешествовать на лодках. Овощи и фрукты вырастали там замечательные. Забегая вперед, скажем, что огородничество стало потомственным занятием некоторых Галёркиных. Сын Дона Лейба уже во времена НЭПа арендовал землю под огороды на Рогатке, окраине Полоцка. После раскулачивания переходил из одного овощеводческого хозяйства в другое; в блокаду выращивал в Стрельне (под Ленинградом) овощи, а для души – диковинные цветы. Дочь Исаака Мирра с мужем и детьми тоже всю жизнь занималась выращиванием овощей. После войны вернулась в Климовичи и продолжала там заниматься огородничеством. И сейчас там выращивают овощи её дети и внуки. Так прочно вошло в их душу, так захватило то дело, которому посвятили себя их отцы, поставлявшие в далёкие времена превосходные овощи и фрукты к столу полоцких и даже петербургских богачей. Вот как описывает Б.Л. Галёркина своего деда Дона в неопубликованном очерке «Семья... клан... Галёркины»: «...У дедушки Дона был большой дом как раз напротив Софийского собора. Их разделяла река Двина. Землю – сад, огород – арендовал у помещика. Были прекрасные лошади, он нанимал рабочих. Полагаю, что дедушка был не столь богат, сколь форсист. Очень красивый, элегантный господин. Жуир по природе. Носил модно подстриженную бороду. Цилиндр или модная шляпа, всегда блестящие штиблеты, трость с набалдашником из слоновой кости, золотые запонки на манжетах, разнообразные галстуки, золотая цепочка поверх жилетки... Дона приглашали в гости даже аристократы: он так остроумен и обходителен с дамами! А как он танцует!.. Однако в кругу семьи был тираном. Детей бил нещадно за любую провинность и неповиновение..., один из сыновей (Борух) в 14 лет сбежал из дома после очередной выволочки. Бабушка была безликой и покорной (настолько, что Берта Львовна не могла даже вспомнить имени её). Я узнала его – Фейга-Роха». Прервём рассказ Берты Львовны, чтобы поведать о других детях «старого» Ирмы Галёркина.
Моисей (1846 – 1938), в отличие от «богача» Лейбы и «великолепного» Дона, жил в бедном заречном районе Полоцка, принадлежал к «капцоним» – беднякам. Дети Моисея слышали, разумеется, разговоры домашних о богатых родственниках, но те пренебрегали общением с ними. Моисей был мясником. Мясниками были и его сыновья Самуил и Нота, впоследствии все они перебрались в Шумилино. Давид содержал москательную лавчонку в Витебске, Ирма Моисеевич в годы армейской службы (до революции) приобрёл профессию столяра-краснодеревщика, стал высококлассным мастером. Гита, дочь Моисея, вышла замуж за своего двоюродного брата Ирму Брейдо.
Родителями братьев Брейдо были Рахмил-Хаим-Бер-Лейб Брейдо (1860 – 1942) и Рива Галёркина (1859 – 1939), старшая дочь старого Ирмы, родоначальника клана. Если его сыновья. послушные воле отца, женились по расчёту и их жены были малозаметными покорными труженицами, то дочери руководствовались сердечной склонностью и выходили замуж за людей интеллигентных, но бедных, по крайней мере, из другого социального слоя. Хаим Брейдо, муж Ривы, был сыном полоцкого меламеда Ерухима (1826 – 1932).
У «старого» Ирмы были ещё три дочери: Цива (в замужестве Беленькая), Рися (Заполоцкая) – о них мало что известно – и младшая, красавица, любимица отца Роха (1870 – 1903). Она вышла замуж за скрипача Абу Струнского. Без него не обходился ни один праздник, ни одно торжество в Полоцке. Он играл на свадьбах, похоронах а «по совместительству» был извозчиком – на лошадях богатых братьев Галёркиных развозил по домам ночных гуляк. За этого «нищего» любимица Роха и вышла замуж. Родители до этого не дожили, но она была богатой наследницей. Братьев, естественно, её выбор задел. Роха умерла молодой, оставив троих сирот. Вскоре умер и Аба, оба сгорели от скоротечной чахотки, частой гостьи и в бедных, и в богатых домах в то время. Дедушка и бабушка Струнские приехали откуда-то из Польши, чтобы быть с детьми (он был «агентом по лесу», как тогда говорили). Но богатые Галёркины немедленно наложили лапу на Рохино приданое, а детей забрали. Бройну воспитывал Липа Галёркин, крошку Дину, которая лишилась матери в полтора года, взял к себе добрый дядя Исаак, а старшего мальчика, 12-летнего Мойше-Залмана отправили в Петербург учиться на сапожника. Он уже был болен туберкулёзом, какой из него мог выйти сапожник? Вскоре он вернулся в Полоцк и тихо умер. Дедушку и бабушку Струнских отправили восвояси, и никаких сведений в семье о них не сохранилось. Даже имена стариков остались неизвестными их внукам. На красавице Дине женился впоследствии, в 1916 году, Арон Брейдо. Вот так тесно переплелись судьбы этих двух семей.
Семья Брейдо была небогата. «Старый» Ирма, недовольный браком Ривы, дал ей в приданое крупяную лавчонку, и только. У детей Ривы подчас были одни штаны и одна пара ботинок на двоих. Дети рано начали работать. И если бы не потомственное ремесло, которое кормило дедушку Ерухима, Хаима с семьей, а впоследствии и семьи его детей, они бы вообще не могли бы сводить концы с концами. Брейдо были потомственными ремесленниками, «мастерами кожевенно-сапожного цеха по чернильному ремеслу». Они варили гуталин, изготовляли водоотталкивающую сапожную мазь, мастики для пола, чернила, тушь, штемпельную краску и многое другое. Были химиками-практиками, знали массу рецептов и технологий, храня их в памяти и передавая из поколения в поколение. Рецептура была немецкого и английского происхождения – так утверждал Арон Брейдо.
В 1860-х гг. его дед, полоцкий меламед, с грузом рецептов в памяти, с большой семьей перебрался в Петербург. Вид на жительство получил как ремесленник. Параллельно преподавал в еврейской школе на Васильевском острове. В 1889 году между ним и его старшим сыном Хаимом, к тому времени тоже главой семьи с тремя детьми, произошла размолвка, и Хаим вернулся в Полоцк. Там он прожил 8 лет – до примирения с отцом, там родился Арон (в 1869 г.) и ещё трое детей. Причиной размолвки было вступление престарелого вдовца Ерухима в новый брак. Дедушку Ерухима, прожившего 106 лет, его правнучка Сусанна помнит очень отчётливо. Добрый, мудрый, терпимый старик. Сохранилась замечательная фотография. Ей 75 лет. Она снята в канун Рош-га- Шана в 1923 году. На ней запечатлены тридцать с лишним членов семьи Брейдо-Галеркиных. В центре – два старика: Ерухим и его сын Хаим. Оба прожили долгую жизнь. Рядом с ними их жены, вокруг дети, внуки, племянники Хаима и Ривы Галёркиной. Трое из их сыновей – Арон, Григорий и Ирма – были женаты на своих двоюродных сёстрах Галеркиных из Полоцка. Связи с Полоцком не прерывались. Об Ароне, толстовце с 1906 года и до конца дней (1944 г.), сохранившем при этом связь с иудаизмом, написан отдельный очерк. Берта Львовна Галёркина называла его «совестью семьи». Он был многие годы главой и интеллектуальным двигателем семейной артели, ответственным за материальное положение не только своей семьи, но и многих родных и близких, доверявших ему безоговорочно.
На семейной фотографии 1923 года Арон с трехлтней Розой на коленях на переднем плане (на полу). Рядом – его жена Дина Струнская, дочь Рохи Галеркиной. В четвёртом ряду крайний справа – Ирма, выше – Самуил, слева в четвёртом ряду – Лев Кацнельсон, муж Цили Брейдо, правее в этом же ряду – Исаак, неподалеку от него – Григорий. Все они – братья Арона, Циля – его единственная сестра.
Братья Брейдо очень разнились – и по характеру, и по политическим взглядам (даже отчества носили разные, т.к. имя отца было составным: Рахмил-Хаим-Бер-Лейб). К имени, данному при рождении, в дни тяжёлых болезней прибавлялись новые имена – обереги).
Все братья Брейдо были арестованы в ночь на 15 января 1931 г. Хотя их артель считалась кооперативной и все они были членами профсоюза и аккуратно платили налоги, им не удалось избежать общей участи «нэпманов», «лишенцев» и прочих «нежелательных элементов». Избежал ареста только Григорий – его загодя предупредили старые друзья о грозящем ему заключении в связи с процессом «Союзного бюро меньшевиков», и он уехал в Челябинск на строительство ЧТЗ. Был арестован в 1937 году и погиб в лагере. После года тюрем («Крестов» и «Бутырок») братьев Брейдо судили по статье 59 (экономическая контрреволюция). Арон получил три года ссылки (отправлен на север Туруханского края) с последующим пятилетним поражением в правах. Исаак был сослан в Архангельскую область, Самуил – в Казахстан, Ирма – в Воронеж. Зять Лев Кацнельсон отбывал наказание на строительстве Беломорканала. Не пощадили даже стариков-родителей – выслали на 101-й километр;
Со временем все, кроме Исаака, погибшего в тюрьме, вернулись в Ленинград. Последней (в 1939 г.) из Новгорода приехала семья Арона (жену его с детьми тоже выслали, дав 24 часа на сборы, сразу после убийства Кирова). Из изображенных на семейной фотографии 1923 года сейчас живы четверо: сыновья Самуила, Юлий и Исаак, дочь Григория – Эмма и сын Цили – Израиль.
Вернемся теперь к повествованию Б.Л. Галёркиной о ветви Дона Ирмовича, её деда. Его старший сын «буржуй» Лейба (1885 – 1956) во многом походил на своего отца: внешностью, умением красиво одеваться, любовью к лошадям. Однако не было в нём ни малейшей жестокости, а во всём – искренность, доброжелательность и весёлость, лёгкое отношение к изменениям судьбы... Он окончил реальное училище, женился, построил себе деревянный просторный дом на окраине города в Рогатке. Гражданская война разделила Полоцк на две половины. Границей служила Двина. Один берег принадлежал белополякам, другой был советским. Мы оказались в советской части. Наш дом беспрерывно сотрясали залпы орудий, потому отец с семьей переехал в каменный дом своего дяди, тоже Лейбы Галёркина, человека угрюмого, понимавшего, что большевики, закрепившись, лишат его всей недвижимости.
Как-то маленькой девочкой я услышала такой диалог между ними:
– Какую радость ты получил от своего богатства? Я хоть жил весело, имел рысака, будет, что вспомнить: экипаж, красивую клумбу в палисаднике, павлина во дворе.
– Профукал ты всё!
– Я и дело люблю – ты знаешь об этом.
– Тебе будет нелегко, – ответил хмуро старик.
И действительно, и у того, и у другого в 1929 году отобрали всё, вплоть до кроватей, тарелок, чашек. Старик Лейба вскоре умер, а Лейбу Доновича сослали в Шклов. Блокаду он прожил в Ленинграде, после войны тяжко болел, ослеп. Последние 5 лет был прикован к постели, но сохранил ясный ум. «Мы любили нашего старика», – пишет Берта Львовна, – он сообщал нам все новости, переданные по трансляции, за всё нас благодарил, стеснялся своей немощи».
Борух Донович, сбежав из дома, добрался до Томска, так окончил университет (получил экономическое образование), стал профессором, женился. Его сын Лев приехал в Ленинград после войны познакомиться с родственниками. Борух был расстрелян ещё в 1937 году как троцкист.
Берка, младший сын Дона, обаятельный, весёлый, любимец семьи, уже в отсутствии отца (больного Дона в 1919 году увезла в Польшу дочь Мира. Там он и умер – в клинике или на курорте – году в 1920) полюбил крепкую цветущую русскую девушку и умыкнул её втайне от всех к брату в Томск. Через несколько лет приехал с женой и ребёнком в Ленинград, прошёл войну и погиб в 1946 году от нелепого несчастного случая. Его сын Ю.Б. Галёркин преподает в Политехническом институте. Мать Берки, узнав о новом позоре семьи – ещё один сын сбежал – сошла с ума: никого не узнавала, отказывалась от еды.
Мира Доновна в 1939 году бежала из Варшавы с двумя детьми – Доней и старшим – Рафаилом. Война настигла их в Ленинграде. Рафаил погиб на фронте; Доня эвакуировалась с консерваторией, где тогда училась, в Среднюю Азию, там чуть не умерла от голода – её буквально спас от смерти Лев Мазо. Она вышла за него замуж, после войны они «завербовались» куда-то на Камчатку, там она и погибла. Их дочь Лариса, внучка Доня–Даниэла, и правнучка Диночка сейчас в США. Мира пережила своих детей, братьев и сестру Хану. Умерла в 1970 году.
Вторая дочь Дона – Хана была некрасивой, рыхлой, но очень доброй девушкой. Где-то около 1917 года появился возле неё милый голубоглазый рыжий молодой человек. Вскоре они поженились и уехали из Полоцка. Он оказался революционером, не раз сидел в царской тюрьме. После революции его стали сразу же «вводить во власть». Юра Лехерзак («дырявый мешок» – идиш) быстро поднимался по служебной лестнице. В семье двое детей, Хана была домовита, любила принимать гостей, девочек из родственных семей – дяде Юре по должности предоставляли квартиру и дом для летнего отдыха: «Пусть дети отдохнут и досыта поедят». Дядя Юра был всегда приветлив, остроумен.
Шли годы. Однажды Берта Львовна, студентка IV курса, застала домашних в смятении. Оказывается, получили смятую записку от Ханы, которую она выбросила из товарного вагона на пути в лагерь. Юру расстреляли, она арестована, просит взять детей. Решительная Берта Львовна заявила: «Я поеду и привезу детей». И привезла! Добилась аудиенции у начальника местного ГПУ. Юра, до ареста – нарком Белоруссии, «шпионил в пользу Германии (!) и других стран, получал деньги, во всём признался на процессе, сын отказался от него».
Дон во время войны сбежал на фронт и погиб. Дочь Клара окончила фармацевтический техникум, работала где-то на Северном Кавказе, забрала мать после срока заключения, добилась реабилитации отца. Клара живёт в Полоцке. Хана умерла там же в 1955 году.
Ещё один сын Дона, Ирма – неудачник, был ленив, ни одного дела, которое помогали ему создать отец, а потом брат, не мог развернуть. Всё проваливал. Время от времени заходил к брату Лейбе – «богачу», просил денег. Был угрюм, жесток с женой и тремя милыми детьми. Умер в 1930 году. Его старший сын Наум стал беспризорником, попал в тюрьму, вышел перед самой войной, чувствовал себя изгоем среди благопристойных родственников. Добровольцем ушёл на фронт и погиб. Дочери Ирмы, Бети и Мери, умерли в блокаду. Старшая Бети уже была замужем; муж, сын – все умерли. Погиб на фронте и старший брат Берты Львовны – Самуил Галёркин. Она с маленьким сыном и младшим братом Доном эвакуировалась в Уфу. Там она и брат работали на военном заводе. Вернулись в Ленинград в 1944 году. Дон окончил электротехнический техникум. «Завербовался» – сперва на Крайний Север, в Певск, потом – в Братск. Был большим начальником на стройке Братской ГЭС. У него в подчинении были сотни людей, преимущественно заключённые. Был дважды женат. От первого брака – сын Самуил (живёт с семьей во Пскове), от второго – дочь Ирина. Оба брака – неудачные. Умер в одиночестве, всеми оставленный...
Берта Львовна окончила в Ленинграде школу, университет (по специальности «Классическая филология»), аспирантуру. В 1946 году защитила диссертацию, была оставлена в университете на преподавательской работе. Гром грянул в 1949 году в пик гонений на «безродных космополитов». Берту Львовну вызвали в ВАК и после нового тенденциозного обсуждения её работы признали несоответствующей учёной степени кандидата филологических наук. Лишившись степени, она написала ещё одну диссертацию, которую защитила в 1954 году. И дальше её путь не был усыпан розами. Но она с честью выходила из всех трудных ситуаций. В ней присутствовал тот самый «галёркинский дух», который давал силы и стойкость всем представителям этого благородного семейства. Стоя на трибуне во время «судилища в ВАКе», она ощущала себя личностью, не дала унизить, держалась достойно. «Я защищала не степень, а своё достоинство, и ушла с гордо поднятой головой!» – это её слова. Она живёт вместе с сыном, внуком, правнуком. У неё светлый ум, ясная память, огромный интерес к жизни.
Яков Нотович Галёркин прошёл войну военфельдшером, после войны окончил ЛЭТИ, работал инженером. Сейчас отдался своему увлечению – художественным работам по металлу Изготавливает всевозможные подсвечники, меноры, ханукии, миниатюрные модели решёток. Его вещи выставляются в Центре искусств и ремёсел Общества евреев-ветеранов войны, побывали даже на выставке в Иерусалиме! Его дочери и внуки унаследовали художественный дар.
Был в семье Галеркиных и профессиональный художник, сын Липы. Скульптор Израиль Липович Галёркин (1910 – 1980) учился в Академии художеств, был членом Союза художников. Его скульптуры украшают Главное Управление пожарного ведомства Санкт-Петербурга. Когда я попыталась через моих знакомых найти координаты его вдовы и сына, вдруг оказалось, что жил в нашем городе ещё один художник Галёркин – Александр Михайлович. Он был живописцем, театральным художником. Его дочь и зять – оба художники, а внук – архитектор. Как он связан с древом Ирмы Галёркина пока не удалось установить, но связан, так как его деды и прадеды происходят из Полоцка. Михель Янкелевич, его отец, перебрался в Ленинград с пятью детьми в 1932 году. В Полоцке оставались его братья. А кто-то из них ещё в начале двадцатых годов успел перебраться в Америку. Возможно, они происходят от одного из братьев «старого» Ирмы. Имя ещё одного из его братьев известно – Гирш. Дети Ирмы называли его «Лабэбэ», (или «Лапэпэ», на идиш – «косноязычный», иначе шлимазл), потому что он мог ходить и в будни, и в праздники в одном старом лапсердаке, подпоясавшись веревкой, а все деньги, что у него были, тратил на образование детей. Один сын стал известным в Петербурге адвокатом, другой – Борис, окончил Технологический институт (в 1899 г.) и стал видным учёным в области теории упругости. Знания Бориса Григорьевича Галёркина (187? – 1945) в энциклопедической справке о нём занимают полстраницы. Академик АН СССР, член-корр. Академии Архитектуры, генерал-лейтенант инженерных войск, заслуженный деятель науки и техники СССР. По окончании института он отдал дань социал-демократическим увлечениям, был за них даже судим и осуждён, но отошёл от революционных дел и обратился к научной и преподавательской работе (в Политехническом институте, в Петербургском университете, в институте инженеров путей сообщения). Ему пришлось креститься – без этого невозможно было сделать карьеру учёного. Полоцкие родичи восприняли этот шаг неодобрительно, что, по-видимому, сказалось и на отношении Бориса Григорьевича к ним. Он считал их толстосумами, накопителями, людьми ограниченными. Когда после революции их стали сильно прижимать, они пытались к нему обращаться за содействием: детей «лишенцев», как мы знаем, не принимали в вузы. Встречал он их хмуро и холодно, и случаев, когда он кому-то помог, Берта Львовна припомнить не может. Но родственниц, прошедших сходный с ним путь, он принимал приветливо, общался с ними охотно. Это относится к Марии, Анне и частично к Эмме, дочерям Лейбы Галеркина.
И, наконец, живёт в нашем городе представительница ещё одной ветви полоцких Галёркиных – Нина, сотрудница Петербургского Еврейского университета. Возможно, она потомок ещё одного из братьев «старого Ирмы». Как в известной нам ветви Ирмы все время повторяются имена Ирма, Дон, Лейба, Мира, Дина, так в ветви Нины Галёркиной повторяются имена Абрам и Зорох. Её отца звали Мордух Абе-Зорохович. По архивным сведениям, сообщенным нам сотрудниками ПЕУ А.И. Хаешом, Абрам Зорохов Галёркин был в конце XIX века содержателем коробочного сбора в местечке Креславка Витебской губернии.
В советское время мы не интересовались своими корнями (в некоторых случаях просто боялись «нежелательных» родственных связей). Б.Л. Галёркина мне рассказала, что судьба её пару раз сталкивала с О.И. Галёркиной, историком искусств, востоковедом, работавшей в одно с ней время в университете. У обеих не было желания познакомиться поближе, поискать общих родственников. Оба художника Галёркины – Израиль Липович и Александр Михайлович – тоже не раз сталкивались друг с другом, знали, что у них полоцкие корни. Но этим дело и ограничивалось. Теперь времена переменились. Не слишком ли много утеряно? Но давайте собирать те крохи, что нам достались, чтобы следующее поколение хоть что-то знало о своих предках.
Евгения ШЕЙНМАН
Журнал «Мишпоха» №5, 1999 г.
