Более 60 процентов жилого фонда Богушевска было уничтожено в годы Великой Отечественной войны.... То, что не было взорвано, не сгорело, фашисты вывозили в Германию. Даже надгробные камни с еврейского кладбища. Оно находилось недалеко от железной дороги. Надгробные памятники вырывали из земли, грузили на машины, затем – на платформы и увозили в Германию. Что не успели забрать оккупанты, прихватили полицаи.
Из довоенных захоронений на кладбище сохранились только три надгробия: Новицкого Стефана Александровича (умер в
1904 г.), Грейнама Хаима Иегудовича (умер в 1935 г.) и Баскиной Хаи (дату прочесть невозможно). Вместо остальных – голая площадка. Первое захоронение после освобождения Богушевска датировано 1944 годом – Штефтер Ида Исааковна (1898 – 1944).
Первоочередной задачей было восстановление жилого фонда Богушевска. Первую зиму многие жили в землянках, в наспех сколоченных сараях, времянках. Но все равно были счастливы от того, что вернулись на родную землю. Верили, что восстановят, построят...
Вспоминает Раиса Михайловна Асман (Шабуня): «В 1944 году, как только освободили Богушевск, отцу прислали вызов, чтобы он возвращался на родину. Специалист был высокого класса, и в таких мастерах нуждались. Я снова пошла в школу в первый класс, в 1954 году окончила школу и уехала из Богушевска в Витебск. Училась на строителя, и всю жизнь работала по этой специальности.
Сестра Дина уехала из Богушевска на год раньше, поступила учиться в Витебский педагогический институт.
Остались в Богушевске отец, мама и старшая сестра, которая всю жизнь проработала на мебельной фабрике и умерла в 1992 году.
Отца не стало в 1969 году, мамы – в 1981 году».
С правой стороны от вокзала долгое время после войны был пустырь. Пусто было и там, где сейчас находится магазин «Альянс». Там жил до войны С.Н. Шухта, он, когда вернулся с фронта, увидел один только фундамент.
Следующий дом сгорел дотла. Его хозяин-старичок, вернувшись на родное пепелище, пошел по Богушевску собирать кирпичи да камни. До самой осени он ходил и собирал стройматериал, а в сентябре с помощью друзей, знакомых слепил себе небольшой домик. Маленькие окошечки – чтобы тепла поменьше уходило, крыша, сделанная из того, что бог послал, внутри – буржуйка – вот и жилье. Зиму дед перезимовал, а потом нашлись какие-то родственники, забрали его к себе – семья-то у него погибла.
Продал дед свой «дворец» Рудиным. Как Рудины помещались в этом доме – и сейчас понять невозможно. Афроим только пришел с фронта, а Дора с детьми – Соней и Эммой – вернулись из эвакуации. Афроим не щадил себя, с 8 до 17 работал на службе, а вечер и утро стриг и брил богушевцев у себя дома. И через год он сделал деревянную пристройку, потом еще одну. Ко времени переезда Рудиных в Оршу и дом имел интересную конфигурацию. Жилые комнаты и кладовки, сарай и дровяник – все находилось под одной крышей.
Вспоминает Альберт Геннадьевич Томчин: «Первой в Богушевск, сразу после освобождения, вернулась мамина сестра Галина Абрамовна Мовшович. Она прислала вызов для дяди и мамы. И в сентябре 1945 года мы вернулись на родину. В центре Богушевска было сплошное пожарище. Деда дом сгорел, и тети Галин – тоже.
Была осень, и скоро должны были наступить холода, надо было срочно обустраиваться. Тете Гале дали место в МТСовском доме, он уцелел в годы войны. Он стоял за железнодорожными путями напротив вокзала. Мы все поселились там: 12 человек в трех маленьких комнатушках. Посреди дома стояла буржуйка, и мы топили ее докрасна. Труба от буржуйки была выведена в окно. Лампы не было. Стояла коптилка: это гильза от снаряда, в нее заливали керосин, приспосабливали фитиль, и он горел. Теперь такие приспособления и в музеях не встретишь.
Продукты получали по карточкам. Триста граммов хлеба и, как их тогда называли, «американские рационы» – три коробки на месяц, одна с мясными консервами, другая – с крупами, в третьей – чай, сахар.
В Богушевске я пошел в четвертый класс. Школа находилась в деревянных домах около старой аптеки. В нашем послевоенном классе училось много детей, наверное, человек тридцать.
Из эвакуации возвращались все, кто выжил в годы войны. У людей было огромное стремление вернуться на родину. Надеялись, что снова соберутся вместе семьи, отстроятся дома.
В Богушевске мы узнали, что здесь творилось в годы войны. Одни рассказывали с сочувствием и говорили всю правду, другие – обходили молчанием предательства, прислужничество немцам. Со временем все стало известно.
Надо было жить, растить детей, думать о будущем. Мама, дядя Яша и тетя Галя устроились на работу. В 1946 году дядя Яша купил для своей семьи часть дома. Мама с тетей Галей купили полдома на улице Яновской у родителей бывшего полицая Шурки Антипова. Его казнили сразу после освобождения в 1944 году.
Это целая история. После оккупации родители Шурки Антипова жили в нашем доме и присвоили себе те вещи, которые еще не успели растащить другие соседи. Потом этот дом сгорел, и они построили себе другой дом. В таком маленьком городке, как Богушевск, и друзья, и враги, и надежные люди, и предатели – все соседи.
В 1948 году я уехал из Богушевска. Мне было 14 лет. Поступил в Рижское железнодорожное училище. Оно давало среднее и специальное образование. Выдавали мне обмундирование, кормили, было общежитие. Это был лучший вариант. Шесть лет я прожил в Риге, потом служил в Крыму.
Мама к этому времени перебралась в Витебск, где после окончания медицинского института обосновалась сестра. Переехал в Витебск к детям и дядя Яша. Он просил похоронить его в Богушевске на еврейском кладбище, и там теперь его вечный дом.
В 70-е годы последней из нашей семьи уехала из Богушевска Галина Абрамовна Мовшович».
Перекресток улиц Вокзальной и Ленина... Здесь до войны находилась базарная площадь. Сюда по выходным приезжали крестьяне из окрестных деревень – торговать, покупать. Можно было купить молоко, масло, сметану, ягоды, грибы, орехи, домашнюю утварь. Китайцы делали веера. Их красота и тогда поражала воображение. Продавали коз, телят, кур, уток, индюков, рыбу, раков – кто что мог. Цыгане торговали лошадьми.
Пришла война, и опустел базар. Богушевцы ходили в деревни менять что-нибудь на продукты. Но уже в 42-м немцы привезли из деревень два сруба и из них собрали здание биржи труда. Отсюда угоняли молодежь в Германию.
Можете представить, с какими чувствами проходили люди мимо этого здания. Его хотели сжечь, разобрать на дрова, чтобы памяти не осталось. Но железнодорожный клуб разбит, Народный дом сгорел, а тут сохранилось здание. В нем сделали районный Дом культуры. Правда, функционировало здание недолго: бревна были старые, и уже в году 55-м пришлось подпирать стены. В 1956 году было принято решение о строительстве нового районного Дома культуры.
Вспоминает Евгения Филипповна Кулик (Ковалевская): «После окончания войны отец нашел нас в Саратовской области. В Богушевск мы вернулись в 1946 году. Наш дом сгорел. Вначале жили на квартирах. Потом построились. Дед был очень хозяйственным человеком. Держал скотину, птицу. Умер он в 1956 году.
Я пошла в школу. Она находилась в нескольких деревянных домах, на ее месте сейчас церковь построили. Помню, в первый же день я писала белорусский диктант. До этого времени никогда белорусский язык не учила. И поставила мне учительница большой красный кол. Потом у меня белорусский язык шел хорошо...
Папа работал директором районной кинофикации, последнее время, перед выходом на пенсию, – директором комбината бытового обслуживания, а потом там же завхозом. Он не мог сидеть дома, без дела. И умер на ходу, шел на работу, на вокзале стало плохо… Это было в 1975 году».
На улице Вокзальной выстояло в войну просторное здание «Чайной». Построена она была еще в 1898 году – специально, чтобы кормить рабочих, занятых на строительстве железной дороги. Здание простояло до своего сноса в 2011 году... В нем бы музей разместить... Это история Богушевска.
Рассказывает Исаак Львович Авсищер:
«В товарных вагонах, сразу после освобождения Белоруссии, мы вернулись на родину. Мама и тетка очень хотели домой. Мне и брату было десять лет. До Москвы я доехал в лаптях, а там мне купили ботинки. За погибшего отца получали пенсию на четверых детей – 300 рублей.
В Богушевске много домов было разрушено, но наш – уцелел. Его занимала семья погибшего партизанского командира Приставко. Он похоронен рядом со школой в Богушевске. У него было две девочки. А дом был разрушен в годы войны. Мы стали жить все вместе. Потом вдова Приставко второй раз вышла замуж, они построили новый дом и переехали в него.
Рядом с нами до войны жила семья злобного полицая Пашки Стука, который отличался жестокостью. Его отец – дьяк, жил в церкви, и у него было четверо детей.
После войны в Богушевск стали понемногу возвращаться евреи.
Довоенная школа в Богушевске сохранилась. Мы с братом учились в четвертом классе.
Старую школу снесли и построили на этом месте церковь.
Мама пошла работать в магазин и проработала в нем до пенсии.
После семи классов я уехал в тетке в Бобруйск, поступил учиться в деревообрабатывающий техникум. У тетки было трое детей, квартирка маленькая. Жили бедно. Год я там пробыл. Потом мама получила письмо из Бобруйска, что за мое жилье надо платить 25 рублей в месяц. Откуда у мамы деньги? Я вернулся в Богушевск. Пошел в вечернюю школу. Грузил на железнодорожной станции вагоны. Работали с другом Семеном Позойским. У них было трое детей, и матери одной было трудно прокормить семью. Потом Семен окончил институт и преподавал в Витебском педагогическом институте, был заместителем декана.
Я окончил школу и поступил учиться в Витебский ветеринарный институт. Но через год понял, что это не мое призвание. Уехал в Ленинград, оттуда пошел служить в армию. А после службы вернулся в Богушевск. Работал в школе, поступил заочно в педагогический институт. Мой педагогический стаж – 46 лет, из них 16 лет в Богушевске. Преподавал труд, биологию.
Брат Абрам после пятого класса уехал в Ригу в ремесленное училище. У нас никого в Риге не было, надо было пробиваться самому. Брат занимался легкой атлетикой, хорошо бегал спринтерские дистанции. Поступил в техникум физкультуры трудовых резервов. Затем окончил Рижский институт физкультуры. Был восьмикратным чемпионом Латвии по легкой атлетике. Стал старшим тренером сборной Латвии по спринтерскому бегу. Затем работал в институте инженеров гражданской авиации, был доцентом, заведующим кафедрой физвоспитания.
Последним из нашей семьи в Богушевске жил дядя Дворкин Файва Ицкович. Он умер в 90 лет».
Молодежь, да и люди среднего возраста, в послевоенные годы уже не ходили в молитвенный дом, но традиции берегли, еврейские праздники отмечали.
А люди пожилого возраста собирались на молитвы сначала в доме Лазаря Лейбовича Гнесина, затем перебрались на улицу Вокзальную, 16, к Фруме Залмановне, у которой на фронте погибли сыновья. А когда в середине 50-х годов она умерла и племянники продали дом, стали собраться у Эли Авсищера.
Вспоминает Исаак Львович Авсищер:
«Мои родители не были религиозными людьми. А дядя, мамин брат, Дворкин Файва Ицкович – был очень религиозным человеком. До войны он жил в Орше, а после войны перебрался в Богушевск. Некоторое время жил у нас. Работал сторожем на смолокуренном заводе. Старики собирались молиться в доме у Эли Авсищера. Домик находился в районе железной дороги.
Помню, как пекли мацу. У нас собиралось много людей и делали все коллективно, подрядом. Соседи знали об этом. По-моему, притеснений со стороны властей никаких не было. Отмечали все еврейские праздники, хотя в полный голос об этом не говорили».
Мария Юрьевна Ханина (Осейкова), вспоминая послевоенные годы, рассказала:
«Жили тяжело, но дружно. Помогали друг другу.
У нас дома размещалась какая-то контора. Помещений не хватало, и разные конторы снимали комнаты в частных домах. Что-то платили нам, и мама была оформлена на работу уборщицей в эту контору. Хотя убирали в доме в основном мы, дети. Маме было тяжело, и мы помогали ей во всем. Мама так и не вышла замуж после войны. По-моему, даже не думала об этом. Жили мы бедно. И главная забота была накормить и одеть нас».
Все дети в семье Ханиных получили образование. Мария Юрьевна после школы работала в Богушевске пионервожатой, потом училась на историческом факультете Могилевского педагогического института. Вышла замуж, работала учителем в Березе Брестской области. Когда муж, офицер Советской Армии, демобилизовался, вернулись в Витебск.
Сестра Люба окончила медицинский институт, Белла – ветеринарный, Борис – Гомельский институт инженеров железнодорожного транспорта.
Разъехались Ханины по Беларуси, но в Богушевск приезжают. Обязательно приходят на кладбище.
В 1960 году был ликвидирован Богушевский район. И если старики оставались здесь доживать свой век, то молодежь, стремившаяся к знаниям, к хорошей работе, стала искать счастье в больших городах. Это существенно повлияло и на количество еврейского населения. Если в 1970 году в Богушевске проживало 78 евреев, то в 1989 году оставалось всего 12.
А сейчас их и вовсе остались единицы, и только могильные плиты хранят историю еврейской жизни этого городка.
Правда, даже трудно передать, в каком виде находилось еврейское кладбище Богушевска до 2001 года. Кое-где забор еще стоял, а где-то его уже разобрали на дрова и сожгли. По кладбищу гуляли козы, куры, гуси, утки. Кругом лежали кучи мусора.
За большинством могил некому было ухаживать.
В Израиле среди выходцев из Богушевска Шерман Иосиф Михайлович собрал деньги, и за эти средства поставили забор. За зиму Саша Никитин сварил кладбищенские ворота и установил их сам. Покрасил забор Э. Кузнецов с друзьями, которые,
кстати, никакого отношения к евреям не имеют. А ворота покрасили уже в канун праздника – 100-летия станции Богушевской. А на следующий год шефство над кладбищем взяли ученики Богушевской СШ № 2. Среди похороненных на кладбище – учителя этой школы Мовшович Б.А. и Овсищер А.П.
С тех пор весной и осенью ребята приходят на кладбище и приводят территорию в порядок.
В 2011 году богушевские кладбища были переданы в ведение местного жилищно-коммунального хозяйства.
34 «Зверства немецко-фашистских захватчиков», М., 1945 г. Выпуск 14,
с. 42.
35 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. Р7021, о. 84,
д. 2, л. 67.
36 ГАРФ, ф. Р7021, о. 84 д. 2. л.68, 69.
37 Геннадий Винница. «Слово памяти», Орша, Оршанская типография, 1997, С.57.
38 Архив Яд-Вашема, r. m-41, f.n. 3979, o.f.n. 1450-7-163.
39 ГАРФ, ф. Р7021 о. 84, д. 2, л. 2.
40 ГАРФ, ф. Р7021 о. 84, д. 2, л. 28–30.
41 ГАРФ, ф. Р7021, о. 84, д. 2, л. 57.
42 ГАРФ, ф. Р7021, о. 84, д. 2, л. 58–59.
43 ГАРФ, ф. Р7021, о. 84, д. 2, л. 28–30.
44 ГАРФ, ф. Р7021, о. 84, д. 2.
45 НАРБ, ф. 1450, о. 7, д. 163, л. 428–428 об.
