Поставив точку в повести, я на минутку закрываю глаза, чтобы отойти от непростой еврейской судьбы, в которую я вжился во время работы. Она вошла в мою плоть и кровь, стала моей судьбой. И тогда передо мной возникает улыбающийся вечный оптимист звёздный путешественник реб Товье бен Ицхок. Он усаживается напротив меня, поправляет очки, отпивает глоток своего любимого кофе по-краснопольски, секрет приготовления которого знаем только я и он, и, сочувственно глядя на меня, спрашивает:

– Трудно?
– Трудно, – киваю я.
– Тогда я отниму у тебя немножко времени и сделаю тебе немножко легче, – говорит он и начинает рассказывать свою очередную фантастическую историю.
ШАБЕС
Самое трудное в звёздных путешествиях для еврея – это найти, куда пришвартоваться до наступления шабеса. Все остальные передряги по сравнению с этой проблемой чепуха. Я заверяю вас в этом, так как дока в этих делах и за свои годы избороздил все звёздные трассы вдоль и поперёк. Но с шабесом всегда история.
Летел я как-то на Сто двадцать пятую Альфа. Полёт как полёт. И тут приближается шабес. Ощупал радарами всё вокруг и натолкнулся на какой-то завалящийся астероид со станцией, обслуживаемой роботами компании «ДеВо». Не мне вам говорить, что это за компания и какие у них роботы. Эта дыра на навигационных картах обозначается, как порт с тремя минусами, а это значит, что там даже нет паршивого отеля, а кормёжка годовой давности. Сиди в зале ожидания и жди у моря погоды. Но выхода нет: на носу шабес, и я плюхнулся на этот астероид, как блин на сковородку тёти Баси.
Сел. Слава Б-гу, роботы не заржавели. Приняли меня как надо. И даже леоплаксовую дорожку к трапу подкатили, предназначенную для почётных гостей. Выхожу из корабля, как президент, и шлёпаю в зал ожидания. Подготавливаюсь к одиночному торчанию. Вхожу в зал и глазам не верю: еврей с созвездия Осьминога сидит! Они ведь великие домоседы. Ни на йоту от своего созвездия не удаляются. А тут на тебе – почти на пограничной полосе. Упёрся в меня шестью глазами и машет ручками:
– Сюда, сюда! – как будто в зале ещё кто-то есть кроме него.
Я вам скажу, евреи с созвездия Осьминога – это ещё те евреи! Шесть глаз, шесть ног и шесть рук. Они говорят, что Творец на их создание потратил целую неделю, не то что на нас, и поэтому они из всех евреев самые умные. В другое время я бы мимо этого типа прошёл, но, когда вокруг ни одной живой души, и этот еврей, как манна небесная. Подхожу. Сажусь. Разговор завели. И о чём, вы думаете, могут говорить два незнакомых еврея? Или о бизнесе,  или о детях. Оказывается, у этого реб Шмуела пятнадцать дочек. Все красавицы. А замужем только четыре, и это значит – для одиннадцати надо найти женихов. И это в наше время большая проблема. Когда все евреи в изгнании по всем планетам, приходится искать еврейского жениха неизвестно где. Но это ещё полбеды. Оказывается, его пятнадцатая младшенькая Роза-Бэйля неизвестно в кого удалась.
– В каком смысле? – спрашиваю.
– В прямом, – говорит. – Все у нас красавицы: шесть глаз, шесть ног, шесть рук, а это – неизвестно что...
– Восемь глаз? – догадываюсь.
– Если бы, – говорит.
– И вытаскивает её шестимерный портрет. Вы знаете эти модные сейчас штучки, хочешь – спереди смотри, хочешь сзади, хочешь с правого бока зайди, хочешь с левого, а можешь вообще вверх ногами поставить. Для тамошних домоседов – это панацея. Можно самому никуда не ехать – послал фотографию и точка.
– Я – нормальный еврей, – говорит, – жена – нормальная еврейка. А это неизвестно что.
Беру я портрет. Смотрю и глазам не верю. Два глаза. Две руки. И две ноги. Нормальная еврейка. Не то, что эти шестиножки.
– И в чём проблема? – говорю. – Вы из седьмого колена Авраамова, а она из второго! Как сказано в Торе: «Возрадуйтесь!». Гены предков сработали, – объясняю.
– Наш ребе мне так и сказал, – вздохнул реб Шмуел. – Только от этого мне не легче. Какой уважающий себя бохер согласится жениться на ней? – он развёл всеми шестью руками, и все его шесть глаз с надеждой посмотрели на меня. – Может, у вас, реб Товье, на примете есть хороший двухглазик?
За двухглазика я хотел прочитать ему лекцию из курса антропологии, но смолчал, так как тётю Перл вспомнил. Она мне уже плешь проела: найди для Сёмочки хорошую девочку. Главное – еврейку.
– Какую еврейку? – спрашиваю.
– Любую, – говорит. – Мне уже внука хочется нянчить!
Тётя Перл из нашего Краснополья всю жизнь не выезжала. И не выедет, думаю. А эта девочка – цимес. Что ей ещё надо? А её папаша дальше своей сто двадцатой орбиты не транспортируется. Так что друг друга только по фотографии увидеть могут. А на фотографию всегда можно сказать, что она искривилась в пьезополе. И поэтому у папаши вместо двух глаз шесть получилось. Подумал, подумал и клюнул, как говорит дядя Соломон. В общем, соединил я этого Шмуела с тётей Перл по светопьезомонолинии. Не очень она хорошо работала на этом паршивом астероиде, но как-то они поняли друг друга. Шестимерная фотография укатила в Краснополье, а портреты родителей я посоветовал реб Шмуелу не посылать. Никогда. Хотя он очень хотел. И разлетелись мы.
Не успел я добраться до следующего шабеса, как догоняет меня депеша от тёти Перл:
– А она еврейка?
– Еврейка! – с чистой совестью отвечаю. Понимаю, что дела уже на мази, если требуется подтверждение. Мазол тов, как говорится. И не ошибся.
Когда я докатил до Альдебарана, постарев на год, Перлочка звонит мне:
– Товьечка, спасибо тебе. Большую мицву сделал. Невеста – золотка, а внучичек – вундеркинд. Шесть глаз. Шесть рук. Шесть ног. Ребе сказал, что это из девятого колена. Самые умные евреи! – Я чувствую, что от её слов вот-вот растаю, как марципаны на свадьбе у дяди Гершла, и тут она, подняв меня высоко, с размаха бросила вниз. – Спасибо тебе, Товьечка, за всё, что ты сделал! Будь здоров и чтоб я тебя больше на пороге нашего дома не видела! И на соседней улице тоже! – и отключилась.
И вы после этого спрашиваете меня, что самое трудное в звёздных путешествиях? Конечно, найти, куда пришвартоваться в шабес.
ШЛИШКЕС
Вы знаете, что такое шлишкес? Я тоже раньше не знал, что это такое, хотя, как вы знаете, я большой любитель еврейской кухни. Но сейчас знаю. Но начну обо всём с самого начала. Ибо, как говорит моя тётя Бела, чтобы почувствовать сладость лекаха, надо его приготовить собственными руками. Поэтому немножко потерпите. Наиграйте аппетит, как говорит мой дядя Исроел.
Летел я как-то в созвездие Лебедя. Там на восьмой планете должен был состояться семинар по вопросу идишкайт в свете межмолекулярных связей. Кстати, евреи с созвездия Лебедя – большие доки в этом вопросе. Они меняют свой внешний вид в доли секунды, пользуясь молекулярной связью. Они могут превратиться в кого угодно: в меня, в вас, в китайского медведя панду, в бенгальского тигра и даже в крошку колибри. Им всё равно. При этом идишкайт сохраняется в них. Вы представляете колли, ведущего беседу о кошруте, влияющем на диетическое питание Вселенной? Не знаете, почему реб Шломе захотелось превратиться вдруг в колли? Я вам отвечу. Благодаря неуёмному любопытству моего попутчика антрополога реб Якова. Он сказал, что считает невозможным, с точки зрения антропологии, превращение в животную особу мыслящего существа, утверждая, что при данной трансформации исчезнет и присущая мыслящему существу мозговая активность. И в результате этого получил в собеседники колли, ведущего беседу о диетическом питании. Я, привыкший за долгие годы странствий и не к таким особам, смотрел на это превращение, как еврей на гефилте фиш на субботнем столе. Но реб Яков, который из своего Будапешта не выбирался дальше Амазонки, смотрел на реб Шломе сквозь свои очки, как на седьмое чудо света.
Когда завтрак, обед и ужин – сплошные консервы, любые разговоры о питании, в конце концов, переходят в воспоминание о тарелке борща или о простой отварной картошке с кислым молоком. Какими б ни были умельцами делатели этих консервов, но за долгий полёт их кулинарное искусство превращается в натюрморт, радующий глаз, но не желудок, как образно объяснил мне эту неизбежную дорожную проблему художник с созвездия Персея.
И, когда реб Яков вспомнил о бабушкином гешмаке посреди научного разговора, это никого не удивило. Нас удивило другое: название этой вкуснятины, от которой реб Яков прямо изменился в лице.
– Это самое прекрасное диетическое блюдо, которое я ел, – сказал реб Яков и громко втянул воздух внутрь, как будто далёкий запах из бабушкиного горшка проник в мою посудину. – Вы когда-нибудь ели шлишкес?
– Что? – переспросил реб Шломе, и его длинная вытянутая физиономия колли вытянулась ещё больше.
– Шлишкес, – повторил реб Яков. – Простое блюдо из картошки, которое готовили в каждой еврейской семье Пешта. Я не могу сказать вам, как его готовят, я не специалист в кулинарии, но мне кажется, это блюдо должен знать каждый нормальный еврей! – и он повернулся ко мне, видимо, считая меня нормальным евреем, в отличие от сидящего напротив его колли.
Но здесь он ошибся, я оказался таким же ненормальным, как и реб Шломе. Я никогда не ел шлишкес и никогда о них не слышал. Хотя в моём Краснополье картошка была главным блюдом и у евреев, и не у евреев.
И я честно признался в этом.
Реб Яков хмыкнул и с презрением посмотрел на нас: что это за евреи, которые не знают  шлишкес?!
Я уткнулся в приборную доску, а реб Шломе развёл лапами и, не найдя слов в оправдание себе, вернулся в человеческое состояние, превратившись в тощего длинного еврея с вытянутым лицом, как у колли. Беседовать о диетическом питании ему расхотелось.
Не знаю, сколько мы времени летели в молчании, но, когда я вывел корабль на 212 трассу, реб Яков заговорил:
– Кстати, – заметил он, как будто только что прервался наш разговор, – по дороге у нас астероид 380б, там держит ресторан мой земляк реб Герцл, и если вы хотите попробовать настоящие шлишкес, то может, завернём к нему на обед?
Я посмотрел на реб Шлому, потом на консервы, потом на реб Якова и опять на консервы и повернул корабль к астероиду.
Конечно, плюхнувшись за стол, мы сразу заказали шлишкес. И не успели насладиться чардашем робота-скрипача, как роботы-официанты подкатили к нам знаменитое блюдо. По полной тарелке, как любят кормить на астероидах, зная соскучившуюся по домашней еде душу звёздных путешественников.
Мы прочли благословение и набросились на тарелки, уминая шлишкес за обе щёки. Первым отвалил от еды реб Шлома. Он с хитринкой посмотрел на реб Якова и произнёс одно слово:
– Чопкес!
– Вос? Что? – в один голос переспросили мы – профессора с созвездия Лебедя.
– Обыкновенные чопкес, – повторил реб Шлома. – Моя жена их готовит каждый день!
– А моя мама их называла бульбише клецкес, – сказал я, и мы внезапно начали хохотать, как смехуны с созвездия Быка.
Я не знаю, сколько времени мы провели бы в таком состоянии, если бы реб Шломе, как настоящий профессор, не остановил наши конвульсивные телодвижения, превратившись в большого кота с острова Борнео, которые вообще не умеют смеяться.
– Господа, – сказал он, – успокойтесь! В этой истории нет ничего смешного. Она ещё раз напоминает нам о Великом рассеянии. О, глог цу мир, если одну и ту же еду евреям надо называть по-разному! – он глубоко вздохнул, как это только умеют кошки с острова Борнео, и, превратившись опять в человека, только на этот раз полненького и добродушного с усиками кота-ловеласа, потянулся за бокалом и сказал: – Так выпьем за то, чтобы в следующем году встретиться в Иерусалиме! И чтобы, наконец, один и тот же гешмак называли одинаково все евреи! Как, например, эти чопкес!
– Шлишкес, – поправил реб Яков.
А я промолчал.
И мы выпили.
Так что не спрашивайте у меня, что такое шлишкес. У вас они, может, называются по-другому! Лучше заскочите к реб Герцлу, когда будете вблизи, и отведайте тарелочку. И с хорошим вином! Всего каких-то полторы недели от созведия Скорпиона. Приятного аппетита.
ФАРШИРОВАННАЯ РЫБА
Как говорила моя мама, еврей – это не еврей, если он никогда не пробовал гефилте фиш! Вы, конечно, с ней согласитесь. Но я вам скажу, она немножко ошибалась. Когда я открыл девятую планету в созвездии Цефея и нашёл там вполне сформировавшуюся цивилизацию, в которой евреи если не составляли большинство, то были не на последнем месте, я неожиданно для себя открыл, что мамина аксиома на этой планете не действует: евреи Цефеи слыхом не слыхивали про гефилте фиш! И я вам объясню почему. Потому что на этой планете рыбы не существовало! В общем, не планета, а загляденье. Вместо воды – соляная кислота, а вместо кислорода – фтор!
Как только я сделал об этом сообщение на очередном заседании Всезвёздного географического общества, мой звездофон стал разбухать, как тесто для халы. Сообщения шли беспрерывно. Как будто у меня не частный звездофон, а билетная касса космопорта имени Джорджа Буша-младшего в Техасе. И вы не догадываетесь почему? Объясняю. Потому что мне захотелось поделиться с членами географического общества планами на будущее, и я, как реб Есл после рюмочки кошерного вина, разговорился и сообщил, что собираюсь опять к созвездию Цефея, чтобы продолжить работу над книгой о тамошних евреях.
И пошло, и поехало. Всем внезапно захотелось составить мне компанию: от убелённого сединой мэтра иудаистики с Протона до юного мечтателя с созвездия Гончих Псов... Даже ребе Воложинской ешивы обратился ко мне с просьбой включить в мою экспедицию лучших учеников его заведения, дабы поощрить их за прилежание и усердие. Список желающих лететь со мной был внушающим: такое количество путешественников не мог бы вместить даже сверхмощный лайнер компании «Лейб-Хаим и сыновья», не то, что мой маленький звёздный кораблик. Я мог взять всего лишь одного помощника, истинного путешественника, но отыскать его в этом скопище рвущихся к звёздам не представлялось мне возможным. Этой сверхсложной работой я не собирался заниматься и решил опять лететь один. И тут появился он: молодой человек с созвездия Скорпиона.
– Реб Рувим, – представился он и сразу обезоружил меня своей застенчивой улыбкой и беспомощно болтающимися щупальцами.
В общем, вылитый я после окончания университета перед реб Зорахам Лейбницем, открывшим Звёздный Путь и Квадратичную Сегментость Вселенной. Вот также я неизвестно от чего улыбался и не знал, куда убрать руки.  И, как и я, он был выпускником моей альма-матер! Я – антрополог, а он – психолог! Он мне даже принёс университетскую майку с моим любимым слоганом: учись, ешь, отдыхай!
Как я мог его не взять?
И мы полетели. Рувим оказался абсолютной моей копией. Даже его мама на мою похожа. Загрузила его едой на десять лет вперёд. Четыре контейнера! Бесполезный груз! Каждую световую неделю пришвартовываюсь на шабес и пополняю запасы. Но я не спорил. Моя мама такая же! Ей кажется, что я всегда голодный! В общем, настоящие еврейские мамы.
Контейнеров мы, конечно, с Рувимом не касаемся. Слава Б-гу, еды и без них хватает. Я даже забыл про них. Но случайно вспомнил, когда лёту до Цефеи осталось с неделю. Мы как раз плюхнулись на астероид компании «Шмуел и Гешмак»: быстрая еда во всей Вселенной! Понатыкали они своих искусственных астероидов чуть не на каждом парсеке. Но готовят не плохо. Всегда всё свежее и в больших порциях. И обслуживают роботы высшего качества. Сидим мы с Рувимом и уминаем ихние фирменные шмаки-гешмаки, и тут я вспомнил про рувимовы контейнеры.
– Не пора ли нам их за бортом оставить, –  говорю. – Лишний груз – проблема при посадке. И у таможни вопросы будут! А здесь есть утилизатор, как и положено на искусственных астероидах. Пару копеек, и наш груз разложат на атомы. Как говорил реб Зелцер, жареная курица хороша к обеду! А после обеда можно найти что-нибудь поинтереснее.
Не успел я сказать эти слова, как мой Рувим затрепыхал щупальцами и воздел их к небу:
– Реб Товье, – кричит, – из-за этих контейнеров я лечу с вами!
Здравствуйте и приехали, как говорит моя тётя Бася. А этот милый человечек добавляет:
– Я представитель компании «Галаха во Вселенной»! Фаршированная рыба в каждый еврейский дом!
– И в контейнерах продукция вашей компании, – догадываюсь.
– Двадцать пять вариантов фаршированной рыбы! – гордо заявляет мамзул. – Мы не можем оставить евреев Цефеи без нашей рыбы!?Я чуть не выскочил из вакуумного кресла: меня, который ко всем дрючкам-крючкам бизнеса и близко не подходит, провели, как последнего хелмского еврея. Разве я бы взял в попутчика коммивояжёра?!
Я вдохнул полной грудью очищенный воздух астероидной станции, задумчиво посмотрел на умника с созвездия Скорпиона и неожиданно для него спокойно сказал:
– Понятно, молодой человек, что психологией вы владеете блестяще. Наша альма-матер готовит прекрасных специалистов! Но мне хочется у вас поинтересоваться, не владеете ли вы такими же познаниями в химии...
– Причём здесь химия? – удивился отрок.
– Потому что без химии, как говорил мой старый школьный учитель, в наше время не обойтись даже гуманитарию! И я добавлю от себя: особенно этот принцип железен для Цефеи!
– Что вы имеете в виду? – заволновался представитель фаршированной рыбы.
– Я имею в виду элементарные химические истины, – сказал я. – Как вам известно, рыба богата йодом. А, как мне известно, цифейцы дышат фтором. И, к большому вашему сожалению, соединение этих двух элементов вызывает цепную реакцию аннигиляции, ведущую к исчезновению видов, вступающих в реакцию, – я развёл руками и, поклонившись начинающему химику, добавил: – Ввоз йодистых соединений на Цефею запрещён и карается законом. Так что, реб Рувим, благодарите судьбу за то, что я вас предупредил об этом до пересечения территориального пространства Цефеи!
Реб Рувим обхватил голову щупальцами, обернул их вокруг лба семь раз и концы их спрятал под кипу – в знак полного краха великой идеи.
Потом я целый час любовался сизифовым трудом моего попутчика, выгружавшего контейнеры из багажного отсека моего корабля на металлическую площадку астероида. Когда он завершил свою работу, я подошёл к нему и, как можно ласковее, сказал:
– Учить надо химию!
– Знаю, – кивнул он и поинтересовался, как вызвать утилизаторов.
– Для чего? – поинтересовался я.
– Как для чего?! – не понял он. – Чтобы распылить мои контейнеры!
– Зачем? – ответил я по-еврейски вопросом на вопрос.
– Как зачем? – растерялся Рувим.
– Молодой человек, – остановил я его. – Я же вам только что сказал, что надо учить химию, а не слушать таких дураков в этой науке, как уважаемый вами великий путешественник реб Товье бен Ицхок, то есть я!
И добавил:
– Загружайте ваши контейнеры назад и летим на Цефею! Я угощал тамошних евреев  фаршированной рыбой и скажу, что она им даже очень понравилась!
После этого, как вы поняли, я опять любовался трудовым энтузиазмом реб Рувима.  
Сейчас фаршированная рыба – обычное блюдо евреев Цефеи. Они даже придумали какие-то специфические добавки к нему, и я скажу, что совсем не плохие. Гефилте фиш  по-цефейски сейчас включена компанией «Галаха» в эксклюзивный шабес-набор.
Реб Рувим после этой истории стал в компании большим человеком и, как говорят, известен своей честностью в деловых делах. А я каждую субботу получаю, где бы ни находился, от компании свою бесплатную порцию фаршированной рыбы!
ВДОХНОВЕНИЕ
МЕСЬЕ ШАГАЛА
Мою жену зовут Э. Я зову её Э, произнося эту единственную букву с коротким придыханием, обозначающим многоточие. Ибо полное её имя состоит из ста двадцати букв, и это ещё не самое длинное имя на Девятой планете созвездия Андромеды. Моя мама зовёт её по-нашему – Эля. А мой друг реб Ив-Довид, профессор Сорбонны, зовет её Вдохновением месье Шагала. И это самое точное её имя. И я вам скажу почему! Потому что она летает. Как все евреи Девятой планеты.
Девятой планетой планета называется согласно регистру Звёздной системы, принятому по предложению американской делегации. Кстати, это очень удобно для навигации в Звёздной системе. Движешься, словно по Нью-Йорку – от первой стрит до восемьдесят шестой! Хотя жители этой планеты называют свою планету более поэтично – Оя и далее с полсотни букв. Конечно, я зову мою Э оянкой, ибо называть её девяткой мне не позволяет моё воспитание.
Когда я познакомился с моей Э, она очень удивлялась, что я не могу летать, а её мама сомневалась в том, что я еврей, ибо в их понятии евреи должны обязательно летать! А ходить – удел гоим. И мои уверения, что я профессор иудаистики трёх университетов двух Звёдных систем, на мою будущую тёщу не производили никакого впечатления. А то, что я знаменитый звёздный путешественник, открывший около сотни ранее неизвестных еврейских цивилизаций, для неё было лишь доказательством моей непригодности к семейной жизни.
– Хорошенькие дела, – говорила она, подозрительно глядя на меня, – летать вы не можете, и в то же время сидеть на одном месте для вас большая проблема: вы же путешественник! Для чего моей дочке такое счастье!?
Как еврейская мама красавицы-дочки, моя будущая тёща мечтала просветить меня насквозь в квазабиотроне и проверить мою честность на детекторе Шварца-Веренгольда. Ради Э я готов был на всё. Даже отказаться от путешествий. Я пообещал её маме без разрешения её дочки не уезжать дальше, чем на один световой год. Ну, в крайнем случае, на два. Я пообещал назвать в честь тёщи новый астероид. И пообещал привезти ей с созвездия Скорпиона робота-кулинара фирмы «Идише Балабостэ», мечту всех домохозяек Вселенной. Каждое моё слово Э подтверждала. Мы с Э ждали мгновения, когда её мама, наконец, согласится. И она уже начала сдаваться, но внезапно, увидев за окном пролетающего соседа из дома напротив, принялась опять мне доказывать, что не летающих евреев не бывает!
Э умоляюще смотрела на меня:
– Товье! Ты же такой умный, придумай что-нибудь!
А что я мог ответить на вопрос, поставленный ребром:
– Если ты считаешь, что не летающие евреи тоже евреи, значит я – а нарэшэ идэнэ?!
Конечно, я так считал! Я даже больше считал! Ибо а нарэшэ идэне – глупая еврейка – для неё слишком хорошее определение! Но разве я мог так ответить... Я был в растерянности, как ешивобохер, не знающий ответа на вопрос ребе. И в эту минуту мой мозг профессора иудаистики подсказал мне решение.
– Уважаемая Р, – и я произнёс все сто двадцать букв её имени, не пропустив ни одну, – вы не будете отрицать, что еврей не национальность, а религия и иудеем может стать любой! Так говорит еврейский закон. Надеюсь, против этого вы ничего не имеете?
– И что вы этим хотите сказать, молодой человек? – заволновалась моя дорогая тёща.
– А то, что если я не еврей, то я могу им стать! – ошарашил я её ответом.
Если вы думаете, что вопрос решился в ту же минуту, то глубоко ошибаетесь. Тёща вылетела в окно, как подстреленная птица, и через полчаса вернулась с толстеньким кругленьким человечком, который оказался рабаем её синагоги. Ребе Ш и далее две тысячи пятнадцать букв, которые я повторил вслед за ребе, три часа объяснял мне сложность обязательств, которые я буду должен принять, становясь евреем! Тёща думала, что я дрогну. Но я не дрогнул. И вопрос был решён. Через два месяца и три недели я второй раз стал евреем. Я думаю, мне это Там, Вверху, зачтётся. Комиссия, созданная ребе, была  удивлена моими знаниями и похвалила меня за прилежание и усердие, с какими я постигал Тору и Талмуд...
...Когда мой корабль вырвался из объятий созвездия Андромеды и повернул в сторону  третьей планеты Солнечной системы, к нашей старушке Земле, я сказал моей жене:
– Дорогая моя, если ты не хочешь пережить то, что пережил я, то, пожалуйста, при моей маме не летай! Хоть она и живёт в Нью-Йорке, в Манхеттене, на 47-м этаже, но вся её мишпоха из маленького местечка Краснополье, и твой полёт она не поймёт!
Но, на моё удивление, мама поняла. Всё-таки она мама звёздного путешественника. Э, конечно, обещала мне не летать при маме, и она честно держала слово. Летала только ночью под потолком нашей спальни. Но однажды! Как говорит мой дядя Есл, амол из а шысл шыснт, бывает, и тарелка стреляет! Э пошла с мамой к тёте Голде по какому-то делу и, вернувшись, оказалась перед не работающим лифтом! Сверхскоростной лифт компании «Геккер и Беккер» стоял, и стояла душная нью-йоркская жара. Не мне вам объяснять, что такое жара в Нью-Йорке!? Чтобы её представить, надо оказаться евреем с созвездия Лебедя, которые могут превращаться во что угодно, и превратиться в рыбу, выброшенную на пляж Рио-де-Жанейро! Мама с больным сердцем обречённо смотрела на прячущиеся в облаках окна нашей квартиры. А Э думала, что делать. И придумала. Она подхватила маму и взлетела вверх, мягко приземлившись на балконе.
Мама несколько минут осмысливала происшедшее, потом спросила как ни в чём не бывало:
– У тебя моторчик, как у Карлсона?
Эля ничего не знала про Карлсона. Но утвердительно кивнула. И мама, успокоенно, пошла на кухню готовить обед.  
ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС
Пришвартовываюсь я как-то на Пятнадцатой-бис планете созвездия Козерог. Не успел с корабля сойти, как подлетают ко мне на триатроне двое в штатском.
– Вы реб Товье? – спрашивают.
– Я, – говорю. – А в чём вопрос?
– Вас господин министр приглашает, – говорят. – Для секретной беседы.
Я вам скажу, на эту планету я залетаю только, чтобы пополнить запасы квазоплексигазара. Он у них высшего качества. На сто световых лет вокруг такого не делают.  Как говорит мой дядя Есел: шик! Последний раз был здесь пять световых лет назад. Полчаса стоянки. Купил, заплатил, укатил. Думал и на этот раз полчаса потратить. И на тебе.
Голову ломаю, что этим треугольникам от меня надо. Это я их про себя треугольниками зову. За форму. Голова у них треугольник, туловище – треугольник, ноги, руки – треугольники. У мужчин остриём вниз, а у женщин – наоборот. И я вам скажу, есть среди них довольно симпатичные дамы, конечно, если вы поклонник Пикассо.
Не успел развалиться в их триатроне, как плюхнулся прямо в кабинете министра. Как я уже говорил, всё у них на высшем уровне. Плюхнулся прямо в кресло, которое тотчас приняло форму моего тела. Напротив меня сидит Министр. В глазах почёт и уважение.
– Реб Товье, мы рады в вашем лице приветствовать великого путешественника и великого знатока иудаистики!
Последние слова меня насторожили. Как я знаю, на Пятнадцатой-бис евреев не было и нет. Со дня сотворения мира. Их мира. Превращаюсь весь в слух. И слышу.
– И именно, как к знатоку иудаистики, мы решили обратиться к вам.
– Но ведь у вас нет евреев!? – замечаю.
– Не было, – поправил меня министр.
– А сейчас есть? – моё сердце учёного застучало, как будильник дяди Гершла.
– Вот мы и хотели бы, чтобы на этот вопрос вы помогли нам ответить, – сказал министр и поведал мне удивительную историю. Оказывается, несколько лет назад в Фиолетовых джунглях, которые покрывают две трети этой планеты, было обнаружено затерянное племя, до этого неизвестное науке. Учёные описали их, ввели в космические каталоги как новую разновидность планетной популяции треугольниковидных, как подвид тупоугольных, так как они, в отличие от основной популяции, имели туловище с тупыми углами. Приобщили их к цивилизации, как положено по Межзвёздной конвенции. И вот сейчас эти тупоугольные вдруг заявили, что никакие они не тупоугольные, а просто евреи.
– Вы понимаете, что это значит для нас?! – сказал министр и с надеждой посмотрел на меня.
Я понимал, что это значит для них. Если эти тупоугольные действительно евреи, планета приобретает статус старейшей, так как евреи первыми были в пору Рассеяния разбросаны не только по разным странам, но и по разным созвездиям, что доказал в своём великом труде раби ВандерОк, и посему их наличие на планете означает, что планета  – старейшая и её представители избираются в Совет звёздных старейшин. А если это просто разновидность треугольниковидных, учёные, открывшие эту разновидность, могут претендовать на премию Ло Кента – самую престижную премию в звёздных мирах, которой обладают считанные единицы, в том числе и ваш покорный слуга.
– Сейчас здесь появятся профессор Сансем, возглавляющий группу учёных, открывших эту популяцию, и представитель..., – министр на секунду замялся, подыскивая слово, нейтрально определяющее тупоугольных, и я помог ему выйти из трудного положения, как всегда ввернув латинское словечко.
– Вы имеете в виду представителя «аб интра», то есть изнутри данного вопроса?
– Да, да, – обрадовался министр моей подсказке, – вы правы, представитель изнутри данного вопроса Шолом бен Яков, – и в тот же миг рядом со мной в креслах оказались  названные особы.
Служба доставки на этой планете работала безукоризненно.
Сначала я попросил высказаться по данной проблеме профессора. Профессор обратил моё внимание, что данная популяция упоминается в ранних хрониках планеты под именем тупоголовых.
– Слышите! – вскочил Шолом. – Они нас звали тупоголовыми! Вместо того, чтобы называть тупоугольными!
– Я понял, – остановил я всплеск его эмоций и дал профессору возможность закончить выступление.
Оказывается, во все времена тупоугольные преследовались, уничтожались и обвинялись в чём угодно, служа громоотводом народных волнений, а во времена Тика Пожирателя были полностью уничтожены. И упоминание о них исчезло из хроник планеты.
– Полностью нас уничтожить нельзя! – прервал профессора Шолом. – Ибо, сказано в Торе, мы вечны. Мы будем существовать, пока разум будет существовать во Вселенной! Во времена упомянутого вами Тита Пожирателя многим из нас удалось выжить и скрыться в глубинах Фиолетовых джунглей, и там у нас сменилось четыреста двадцать два поколения! И пришло время, и нас нашёл уважаемый профессор! – он посмотрел на меня грустными еврейскими глазами, вдохнул и совсем, как мой дядя Есл, развёл руками.  
Это, без сомнения, были евреи пока неисследованного колена. Самые что ни на есть настоящие. Они прошли свой тяжкий путь искупления, как и евреи всей Вселенной! У меня, как у профессора иудаистики трёх университетов, больше не было вопросов к уважаемому ребе. Кроме одного. Сугубо частного. Как профессора-антрополога.
И я задал:
– Но почему вы стали тупоугольными? Согласно теории, евреи всегда соответствуют основной расе планеты! Неужели вы исключение?
– Какое исключение!!? – всплеснул руками реб Шолом. – Мы становимся тупоугольными, потому что делаем обрезание, как завещал нам Авраам!
– Вейзмир! – догадался я. – Вы обрезаете все ваши острые углы!
Реб Шолом бен Яков кивнул головой и опустил глаза.
Назавтра я покинул Пятнадцатую-бис, оставив меморандум, удостоверяющий принадлежность планеты к старейшим звёздным образованиям.
ТАБАК ИЗ АНИОБИОГИ
Как только мой друг профессор Сорбонны Ив-Довид-Хаим Дворжик открыл свой знаменитый закон Дворжика-Лингрен, определяющий зависимость времени от пространства, я сразу понял, что этот закон ничего хорошего не сулит человечеству. И прямо в глаза сказал об этом Ив-Довиду-Хаиму.
И что вы думаете, он мне ответил? Он сказал, что вообще любой закон природы и просто закон никогда ещё не приносил абсолютную благодать  человечеству. В каждом законе всего хватает. И чего больше, нам никто не скажет! И свидетельство тому яблоко, упавшее на голову Ньютона!
– Заметьте, уважаемый коллега, – подчеркнул Хаим, – оно не мягко опустилось в руки мэтра, а с высоты упало ему на голову! Закон притяжения начал своё победное шествие сразу с отрицательного примера! Ой-ля-ля, как говорят у нас в Париже! – он посмотрел на меня сквозь свои ритто-амегатропные очки и интригующе добавил: – Кстати, Товье, открытие и моего закона началось с не очень приятных ощущений. Скажу тебе, Лингрен мне друг, но истина дороже!
Он бросил взгляд на болтающих у стойки бара наших жён и таинственно прошептал:
– Я не напрасно дал закону фамилию моей Жаклин! Я бы не занялся этой темой, если б не она... Как ты знаешь, в студенческие годы я занимался диаферическими сферами, открытыми в 103-м созвездии Апшером-Драйком, и время и пространство меня совсем не увлекали. Но.., – он сделал театральную паузу и продолжил: – Через неделю после нашей свадьбы случилась дурацкая авария на 5 Дзэта в 13 Созвездии и кто-то умный сказал, что виноваты в этом диаферические сферы. И меня как специалиста в этом вопросе послали в эту даль, прервав медовый месяц! Вернулся через полгода. Летел, как диатрон в трубе Виздока-Пуакто. И с порога нырнул в кровать, в объятия Жаклин! И ой-ля-ля, как говорят у нас в Париже! – Хаим поправил свои очки и ещё тише прошептал: – Я почувствовал запах табака! Моя подушка пропахла им! И это в доме, где никто не курит!? Назавтра притаскиваю из лаборатории определитель Вуазена и получаю подтверждение своему обонянию! Дешёвый табак из Аниобиоги! Гэкумен, как говорила моя мама, что в её понимании означало: приехали туда, откуда назад дороги нет! И вот тогда мне очень захотелось попасть в эту нашу квартирку за день до возвращения с проклятой Дзэты и посмотреть, кто наслаждался сигаретой в нашей спальне, как говорил месье Ги де Мопассан! И я задумался о времени и пространстве. И думал почти двадцать лет, пока не додумался до этого закона!
– И ты ничего не спросил у Жаклин? – поинтересовался я.
– Что за глупый вопрос, – возмутился Хаим. – Я учёный! И не намерен, как Отелло, копаться в грязном белье!
И закон Дворжика-Лингрен начал творить своё подлое дело. Через несколько лет «Боинг Лимитед» разработала на основе этого закона метод транспортировки живых объектов в прошлое, а через какое-то время известная туристическая компания «Рабинович и сыновья» организовала путешествие в прошлое. И путешественники, вместо того чтобы открывать новое в звёздном пространстве, ринулись любоваться битвой при Ватерлоо и горящим Римом времён Нерона. Как будто это нельзя просто посмотреть в синемазеозоне! Голливуд рухнул, как эра великих звёздных открытий! И из-за чего? Из-за какого-то табачного запаха! И я всё это выложил Хаиму-Пьеру на его юбилее.
– Товье, – успокаивающе сказал Хаим, – в этом всём есть и положительные моменты. Особенно для тебя! Так как стало меньше звёздных путешественников, оставшиеся стали более известными! И, – он наклонился к моему уху и прошептал, – я побывал на Руе Моуффетард, в моей тогдашней маленькой квартирке, что мы снимали у мадам Буанатье!  Рабинович устроил мне это путешествие бесплатно. Моя Жаклин безгрешна!
– А табак? – полюбопытствовал я.
– Ха! Я узнал эту тайну едва не в ту же секунду, как приземлился на Елисейских полях. Конечно, я применил слово «приземлился» не совсем точно. Я просто оказался одним из прогуливающихся типов. Я не знаю, как Рабинович это устраивает. Но устраивает. И кого, ты думаешь, я встречаю?
– Жаклин? – первое, о чём подумал я.
– Ой-ля-ля! Это был бы кошмар! Нет, нет и нет! Я встретил мадам Буанатье. Мадам меня, конечно, не узнала и приняла за моего папашу. Он жил тогда в Бретони и наезжал ко мне раз в месяц. Они издалека были знакомы. «Месье Исаак, – кричит, – месье Исаак, вы к сыну?». Я киваю. И пристраиваюсь к её бегу. Она ведь не ходит, как все люди, а бежит. Разговорились на бегу, и тут я узнаю, что вместе с моей Жаклин она купила на днях дешёвое постельное бельё у папаши Ройля де Делано. Ты представляешь, в табачной лавке папаши де Делано продавали постельное бельё!? Это бельё пропахло табаком во время тренидоквантной переброски из Аниобиоги, когда его вместе с табаком всунули в квазиотрон компании «Хаим-Эспресс и два зятя». Что-то смешалось у них в квазиотроне и получилась такая штука. Конечно, магазин королевского белья «Пале Рояль» не захотел его брать, и оно попало в табачную лавку папаши Ройля! Ой-ля-ля! И там его приобрели моя Жаклин и мадам Буанатье. И что, ты думаешь, мне сказала по этому поводу мадам Буанатье? Она сказала, что для настоящей женщины подушка с запахом мужского табака, как сладкое вино в минуты наслажденья! На ней она чувствует себя двадцатилетней! – Хаим поправил очки и, гордо посмотрев на меня, добавил: – Я возвращался из этой поездки впервые счастливый за последние двадцать лет! Червь ревности был уничтожен! Разве для этого не стоило открывать закон Дворжика-Лигрен?
– Стоило, – согласился я.
И почему-то вспомнил, что сегодня моя Эля, подбирая мне галстук для костюма, неожиданно вспомнила своего студенческого друга Ю и все сто двадцать восемь букв его имени, сказав с какой-то затаённой грустью, что сейчас этот Юлик открыл на её планете самый известный Дом моды, не забыв произнести опять все сто двадцать восемь букв его имени.
При этом всего пятьдесят три буквы своей родной тёти она не помнит!?
ПОКРЫТЫЕ ТРАВОЮ ГОРЫ
Вот вы говорите, у природы каждый сам за себя, а мы сами все вместе. Ну, за редким исключением, как говорит мой дядя Шмуэл. Хотя этого редкого исключения хватает. Не мне вам говорить. А вот про природу вспомнил одну историю. Может, это тоже исключение из правил, но, как любят говорить учёные, подтверждено фактами.
В баре отеля «Хилтон» на Арияксе-8 – планете 215-го созвездия – собралась как-то едва ли не вся учёная элита 21-го сектора Звёздного содружества. В конференц-зале отеля проходила межзвёздная конференция, посвящённая вечным проблемам преобразования природы. Ибо новейшие открытия новых миров поставили ребром этот вопрос. Природа некоторых открытых планет была настолько противоестественна существованию рядом с ней гуманоидов, что без её преобразования не могло быть и речи о включении её в межзвёздную цивилизацию. И на первом заседании особенно неистовствовал мой коллега сэр Тибулье, делегат от 15-й планеты 192-го созвездия. Его три головы, сменяя друг друга, почти час доказывали, что если оставить в неприкосновенности эти, как он сказал, неудобоваримые планеты и ждать их естественного преобразования, то скоро обитателям его родной планеты придётся стать межзвёздными бомжами, так как угасание их трёх солнц должно закончиться всего лишь за каких-то четыреста пятьдесят восемь лет! Когда представитель 6-й планеты 87-го созвездия мистер Ткбвн объявил, что его созвездие готово принять жителей бедствующей планеты, разместив их на 15-ти планетах их созвездия, и для подготовки этого мероприятия им вполне хватит четырёхсот пятидесяти восьми лет, сэр Тибулье резко заявил, что они не желают быть подселенцами на чужом созвездии! И заявили об этом все три его головы в один голос, который был засчитан за три голоса.
И вот после таких бурных дискуссий учёный народ заполнил бар, ибо иных развлечений на Арияксе не было. Вся планета представляла собой абсолютно голый горный массив с несколькими впадинами-долинами, которые являли собой также абсолютно голые каменные площадки. На них можно было вместить не более одного здания. При этом здания могли расти только вверх. Не знаю, кому в голову пришла идея разместить здесь конференц-комплексы, но гиганты отельной индустрии восприняли эту идею положительно, и башни-отели наравне с горами заполнили Ариякс, превратив планету в громадного серого ежа. Круглогодично на Арияксе происходили различные симпозиумы, конференции и конгрессы, надёжно охраняемые от глобалистов, конформистов, защитников всего от всего, всевозможных организаций и лиг, не дающих спокойно решить вопросы, нужные всему содружеству. Правда, такая удалённость от живого мира самих участников всех этих научных и политических дискуссий не очень радовала, но во имя великих целей приходилось довольствоваться киберкомфортом отелей и любоваться однообразными пейзажами, не покидая отель. Всё на Арияксе управлялось биороботами, которые во время отсутствия мероприятий в отелях возвращались в исходное молекулярно-атомное состояние, как выражался их изобретатель доктор Лихтенштейн-Пиаро.
В баре был настоящий бедлам из представителей разных форм межпланетной жизни, и я едва нашел место, где присесть. И это место оказалось  на террасе как раз за столиком сэра Тибулье. Биокиберофицианты, или просто биоофы, принимающие телесную форму гуманоида, соответствующую планете клиента, буквально возникали из ничего, преобразуясь в красавиц прямо перед столиками. Не успел я опуститься в кресло, как передо мной возникла смуглая, чем-то напоминающая карибских красавиц, биоофка и поинтересовалась моим заказом. Я, как всегда, выбрал мои любимые латкес с яблочным соусом, и они через секунду возникли на столе. Конечно, это были не мои любимые мамины латкес, приготовленные из настоящей картошки из штата Айова, а молекулярное соединение из местных материалов, но, как говорил мой учитель реб Нохэм, надо радоваться тому, что вас не просто заправляют этими молекулами, как машинный агрегат, а создают приятную для ваших глаз форму. Сэр Тибулье с любопытством посмотрел на латкес и продолжил жевание своей такой же молекулярной лилово-коричнево-синей кашицы. Когда одна из голов сэра Тибулье насытилась, она посмотрела на мрачные горные громады, вплотную окружающие отель, и заметила:
– И эту без единого зелёного пятнышка массу надо лелеять и охранять!?
– Планеты, которые мы предлагаем освоить, представляют такую же затвердевшую массу, – поддержала мысль вторая голова, запив её фиолетовой жидкостью.
– Надеюсь, вы нас понимаете, ведь ваша Земля тоже не вечна, – закончила мысль третья голова.
– Ничего не вечно, – философски заметил я, чтобы не вдаваться в полемику с этим ярым преобразователем Вселенной.
Но сэр Тибулье не умиротворился моим замечанием, и его третья голова, подхватив мою мысль, сказала, что вечность – понятие относительное и для этих бездушных серых камней она закончилась не начинаясь. Потом он щёлкнул в воздухе пальцами третьей руки, подозвав официантку, и трёхголовая биоофка возникла перед ним. Но, вместо того чтобы заказать ещё что-то, он попросил её расщепиться на атомы и исчезнуть. И она исчезла.
– Вот видите, – сказала первая голова сэра Тибулье, – наука достигла невозможного! Глупая биоофка может разложиться на молекулы! И из молекул преобразовывается в форму, приятную для глаз! Почему бы и эти горы не разложить на молекулы и не создать удобную для жизни планету?
Он снова щёлкнул пальцами, и трёхголовая биоофка опять возникла перед ним.
– Приготовьте мне чиопиоту из молекул этой бесполезной структуры! – потребовала первая голова сэра Тибулье и, ткнув в сторону горной гряды, окружающей террасу, гордо добавила: – Приступим к изменению биоформ!
– Извините, – биоофка сделала книксен, учитывая аристократическое происхождение сэра Тибулье, и пояснила своё извинение, сказав, что, согласно восьмому дополнению к 2012-му решению Профсоюза молекулярных соединений, использование молекул живых существ для придания им иных форм возможно только по их желанию. А горные массивы развивающихся планет, по каталогу Рибица-Дортье, относятся к живым существам на стадии формирования биосоединений.
От её слов я едва не подпрыгнул на месте, а головы сэра Тибулье широко раскрыли глаза и почти одновременно воскликнули:
– И у них есть профсоюзы?!
– Да, – кивнула тремя изящными головками биоофка и растворилась, не ожидая новых указаний клиента.
Сэр Тибулье несколько минут сидел молча, потом обхватил все три головы всеми шестью руками и прошептал:
– Но тогда выходит, что молекулы, из которых состою я, могут отказаться сохранять форму моего тела и превратят меня неизвестно во что?
– Могут, – согласился я и добавил: – Например, в траву, которая не помешала бы этим горам...
Назавтра на утреннем заседании конференции представитель 15-й планеты 192-го созвездия сэр Тибулье отозвал свой проект резолюции о структурном изменении планет и занялся переговорами о подселении обитателей его планеты на желающие их принять соседние созвездия...
Вернувшись с Ариякса, я долго пытался найти что-нибудь о Профсоюзе молекулярных соединений, но – увы! – ничего не нашёл. Но это ничего не говорит о том, что этого профсоюза не существует. Вселенная бесконечна, и бесконечны её законы. И, принимая решения, иногда стоит подумать, не захотят ли наши молекулы стать травой, покрывающей горы...
ГДЕ-ТО В 114-м СОЗВЕЗДИИ
За долгие годы путешествий я встречался с разными... Я чуть не сказал людьми, но правильнее будет инопланетянами. И в этом ничего обидного нет. Как они для меня инопланетяне, так и я для них инопланетянин. Кстати, моя жена тоже инопланетянка. И совсем не из Солнечной системы. За долгие годы путешествий  было у меня много разных встреч. Об этой встрече я как-то раньше никому не рассказывал, хотя составил отчёт для Географического общества и там его положили на далёкую полку с грифом «Секретно». С меня не взяли слово молчать, поэтому я хочу рассказать всё, как было, чтобы не было слухов в будущем.
Летел я на Седьмую планету 114-го созвездия по каталогу Шитке-Розенблата, который, кстати, преподавал мне в университете курс звёздной навигации. Ему уже тогда было лет за сто, он к этому времени уже не помнил, как зовут родную жену, но помнил название всех планет во всех созвездиях и даже их спутники, естественные и искусственные. Я вам как-то рассказывал, что для еврея в полёте главная проблема – это суббота, и здесь она меня прихватила тоже. Вокруг – неизведанное пространство, где тормозить – не знаю, а шабес на носу. И тут прямо по курсу вижу планету, в каталоге Шитке-Розенблата не показанную! Двойное везение: есть, где провести шабес, и есть, чем удивить коллег. Сажусь. Беру пробу воздуха. Чистейший кислород, как в химической лаборатории. Осматриваю панораму. Реальный сад во время плодоношения. Деревья просто усыпаны огромными аппетитными плодами. Выхожу и вижу аборигена. Стоит в чём мать родила. Конечно, процесс размножения на данной планете мне в ту минуту был неизвестен, и поэтому «мать» я сказал просто к слову. Ибо он был просто ни во что не одет. Как и все в 114-м созвездии, он был лиловым. Но в отличие от всех известных гуманоидов этого созвездия у него было не три глаза, а четыре: два спереди и два сзади. Он с любопытством смотрел на меня. Не знаю почему, но я сказал ему:
– Гут шабес!
Он удивлённо посмотрел на меня, и я объяснил ему, что это такое.
– О, понимаю! – понял он меня. – День отдыха! Праздник! – и добавил что-то похожее на наше сделал дело – гуляй смело!
Он прекрасно говорил на межзвёздном языке и имел запас слов на очень высоком уровне.
Как антрополог я скажу сразу, что у него был взгляд не примитивного гуманоида, а разумного существа. И даже очень разумного. Но, когда я спросил у него, далеко ли до ближайшего города, он опять удивлённо посмотрел на меня. И я тогда объяснил ему, что город – это место жилья подобных ему гуманоидов
– А для чего мне жильё? – он пожал плечами, как профессор университета, услышав наивный вопрос студента. – Мое жильё – вся эта планета!
– Вся планета? – удивился я.
– На этой планете кроме меня больше никого нет, – сказал он и задумчиво добавил: – Пока... – и тут же пояснил свою предыдущую мысль: – Здесь строить жильё не надо. По очень простой причине. Здесь всегда хорошая погода. И всё живое вокруг миролюбиво.
И в это время я увидел летящего прямо на нас трёхглавого дракона драгоактиокуса. Эти драконы в 114-м созвездии не редкость, и все они очень агрессивны и представляют собой отряд очень опасных хищников. Вы представляете моё состояние в эту минуту. Я весь сжался и потянулся машинально за биоамальгатором. Но, на моё удивление, дракон, вместо того чтобы сразу нападать и опаливать жертву плазмой, выделяемой внутренней секрецией, сделал круг над нами и опустился возле аборигена, как ручной голубь, вернувшийся к хозяину. Правда, сверхгромадный голубь.
– Он меня любит, – сказал гуманоид и ласково потрепал по шее пристроившегося рядом дракона.
А потом поднял с травы какую-то загогулину зелёную с тремя ножками, и она от радости запрыгала на его ладони, как циркач на батуте.
– Это, – говорит, – апицатэка! Она может подпрыгивать выше деревьев! А сейчас просто балуется. Смотрите, какая гениальная конструкция её двигательного аппарата! Ноги скручиваются, как пружина! И поэтому такой огромный прыжок.
Я начал всматриваться в загогулину и тут заметил подползающего ко мне снапэкета, одного из самых ядовитых пресмыкающихся во Вселенной! Я буквально подпрыгнул на месте, чтобы увернуться от гада. И это вызвало улыбку у аборигена:
– Не бойтесь! Снапа просто хочет с вами познакомиться!
– Вы хотели сказать, полакомиться?! – воскликнул я, со страхом поглядывая на замершее у моих ног двухголовое существо.
– На этой планете все очень добрые и миролюбивые, – пояснил мне абориген. – Они познали, что такое Добро, и не знают, что такое Зло! – он поднял глаза к небу, посмотрел на закатывающиеся за деревья четыре солнца 114-го созвездия и заметил: – О! Скоро уже начнётся ваш шабес, а вы еще не приготовили себе на это время еду! – он показал рукой на деревья, переполненные плодами: – Срывайте всё, что вам понравится! Они все вкусные и питательные!
Я посмотрел на разноцветное изобилие плодов и направился почему-то к большому раскидистому дереву, увешанному ярко-красными вытянутыми плодами, чем-то напоминающими знакомые мне с детства груши. Абориген, заметив направление моего движения, внезапно остановил меня:
– О! Это единственное дерево на планете, плоды которого нельзя употреблять в пищу! В его состав входят кислоты, расщепляющие молекулярные соединения в пространстве мозга и открывающие доступ к непредсказуемым соединениям в той части полушария мозга, которая ответственна за наши действия, – он вздохнул и добавил: – Почему-то всегда гости нашей планеты всегда устремляются к этому древу... И даже пытаются меня соблазнить его плодами!
– И много у вас бывает гостей? – поинтересовался я.
– Не очень, – сказал абориген, – где-то лет двести назад был путешественник с Альдекура, а этак триста с половиной лет сюда нагрянула компания с Триокота! И все гурьбой бросились к этому дереву! Едва их удержал! – он саркастически улыбнулся, как греческий философ, пожал плечами и неожиданно изрёк: – Хотя к чему было удерживать!? Вы все из тех, кто этот плод вкусил! Берите, ешьте! Я не охранник этому плоду!
Но я не взял. Я набрал плоды иных деревьев и за субботней трапезой поинтересовался у аборигена, не скучно ли ему здесь одному...
– О! Нет! Последние сто лет доказываю теорему вращения колец Обериора, а раньше ломал мозги, пытаясь опровергнуть теорию распространения метонтов Мадниса-Овертасиса... А если уж совсем наскучит, придётся что-нибудь придумать из ребра вот этого дракошки, – он показал на мирно пасшегося у нашего стола драгоактиокуса. – Я как-то на досуге подсчитал, что для его скелета вполне хватает 23 ребра. Прекрасная надёжная конструкция. А у него их 24! Лишнее звено в механизме никак не благоприятствует его работе. Таков закон механики.
Назавтра я улетел. Прощаясь, он сказал:
– Сегодня ночью пришла прелюбопытная идея. А вдруг и у меня есть лишнее ребро!? Если при конструировании дракоши произошла ошибка, то вполне вероятна ошибка и в других конструкциях. В этом случае закон вероятности безжалостен. Но надо подсчитать. Тут всё сложнее. Опора на две точки менее устойчива... И если окажется, что я имею совершенно бесполезное ребро, то что с ним делать? – он вопрошающе посмотрел на небо и, вернув взгляд ко мне, спросил: – Вы не подскажете, что сделать из лишнего материала?
Я знал, что надо делать. Но промолчал, вспомнив мамину поговорку: вос вэйникэр ми рэдт, ит ис алц гэзунтэр (чем меньше говорим, тем спокойнее для нас – идиш). И улетел...
Президент Географического межзвёздного общества молча прочитал мой отчёт. Так же молча поставил на нём гриф секретности. И задал всего один вопрос:
– А его звали Адам?
– Я не спрашивал, – ответил я и добавил: –  Я думаю, что при новом эксперименте лучше давать новые обозначения. Чтобы не было путаницы.
Он согласился.