Превратил первенство мира в первенство двора

С легендарным тренером Михаилом Кацем поговорить всегда интересно.
А тут ещё и повод отличный — 50 лет, как он провёл свою первую шашечную тренировку.
Результат нашего общения — вашему вниманию.

— Как в Вашей жизни появились шашки?
— В шашки меня научил играть папа, он неплохо в них играл, хотя был чистым любителем. У папы был, может быть, четвёртый разряд. Я ещё помню те шашки, это был 1954 или 1955 год, у нас они были такие массивные — розовые и белые. Ими было трудно играть «в Чапаева», потому что они были тяжёлые (улыбается). Когда мы играли, отдать одну побить две, отдать больше и побить ещё больше я уже видел. Мне было семь лет. И на этом шашки закончились. Потом я пошёл в 5-ю школу Минска, на автозаводе которая. Как выяснилось, в шашечном плане эта школа оказалась ключевой: у нас было двое очень серьёзных людей. Один в пятом классе пошёл заниматься шашками, это был Толя Гантварг. Я тогда был в шестом классе. Но самое главное, что в десятом классе учился Саша Чеховской — знаменитый и с несколько трагичной судьбой наш гостренер, который колоссальный вклад внёс в развитие белорусских шашек. Саша провёл в школе первенство шестых классов. Каждый раз результаты объявляли по школьному радио. Турнир был долгий, играло много людей по круговой. Я вышел в лидеры, но потом проиграл своей соседке по парте Люде Куприной, она неплохо играла. Это был первый раз, когда я расплакался.
В итоге занял только второе место после Миши Мартыненко. Потом Чеховской провёл первенство школы. Там уже играл и Гантварг. Вскоре я начал вслед за ним ездить во Дворец пионеров на тренировки к Израилю Самойловичу Бельскому. Это начало
1960 года, мне было уже 12 лет. Там собрался чудесный коллектив. Мы занимались, ездили на матчи в Вильнюс, они к нам приезжали. У меня неплохо дела шли. В 1961 году я выполнил первый разряд.
В том году, помню, первенство Минска судил мой будущий кумир и добрый друг Марик Геллер. На табличке, стоявшей у него на столе, было написано «Главный судья М.С. Геллер». На вопрос Марика, что значит «М.С.», я ответил, что, наверное, мастер спорта. Оказалось, что «Марат Семёнович». Такие мелкие штрихи, которые врезались в память. Кто мог тогда подумать, что в какие-то моменты жизни мы станем не разлей вода. Потом он стал ярым болельщиком моих учеников, всегда присылал поздравительные телеграммы.
Как-то в русские шашки у меня стало получаться, я выиграл юношеское первенство Минска 1962 года, потом ещё два раза подряд. Попал на юношеское первенство БССР. Там не побеждал, но в 1963 году меня включили в сборную республики, которая заняла второе место в Союзе. У нас был неплохой состав: я был уже кандидатом, Толя Гантварг был кандидатом и Яша Гандлин, который, к сожалению, уже умер. Он был мощнейшим игроком в русские шашки, знал всю теорию. В 16 лет попал в финал Союза. И Аня Хапалюк играла на доске девушек.
В 1964 году произошёл любопытный случай. В августе проходили Всесоюзные турниры кандидатов в мастера. В русские шашки — во Фрунзе (Бишкек. — В.А.), в стоклетки — в Таллине. Я должен был ехать во Фрунзе, а Боря Агашин — в Таллин.
И тут Аркадий Венедиктович Рокитницкий перепутывает командировки. Я сажусь в «Чайку» и спокойно еду в Таллин играть в русские шашки. На месте выясняется, что нужно играть в стоклетки. Закончилось это тем, что я поделил первое место с ленинградцем Прониным. После турнира нас ещё на две недели оставили на сборах. В итоге благодаря перепутанной командировке я месяц пробыл в Таллине.
В том же 1964 году я впервые попал в первенство Белоруссии среди мужчин по русским шашкам. Сыграл в районе 50 %. А в следующем году занял четвёртое место. Помню, у Бельского красиво выиграл, запер в конце. Так я попал в полуфинал СССР в Челябинске, полетели мы туда с Плакхиным. Было две группы по 12 человек. В моей играли хорошие мастера Кузюков, Бенедикт, Симонян. А я ещё кандидатом был. В итоге набрал «плюс 5» и вышел в финал.
Он проходил в Лиепае, Витя Литвинович стал чемпионом. Я закончил «минус 2», но с верхушкой сыграл нормально. Сделал ничьи с Литвиновичем, Абаулиным, Абациевым, Арустамовым. Причём они все выиграть хотели у меня, естественно. Длинных вариантов я не знал, но Витя мне показал, как они играют, ходов 6-8, а дальше я уже что-то соображал.
В 1967 году я последний раз сыграл в чемпионате БССР по русским, занял второе место после Беляевского. А в следующем году поделил 2-3 места с Плакхиным уже в первенстве республики по стоклеткам. Тогда выиграл Юра Файнберг. Потом, в конце 1960-х — начале 1970-х, я ещё несколько раз попадал в тройку. В финале СССР первый раз сыграл в 1969 году. Был в нижней части таблицы, но получил приз за лучший результат с первой шестёркой.
В 1974 году в Оренбурге сборная республики впервые выиграла Кубок СССР, в командах было по семь человек. Я поделил первое место с Могилянским на второй доске. В последних двух турах мы выиграли у Украины и России по 5:2. Я обыграл Мищанского и Сретенского, причём не просто повезло, а жёстко выиграл. Эти партии были в журнале «Шашки».
— Как Вы начали тренировать?
— Конец 1973 года, звонок Чеховского: «Миша, нам Минпрос дал ставку тренера в гороно, 50 часов. Ты должен начать тренировать».
Мне 26 лет, я два финала Союза отыграл. В БССР я был, наверное, вторым по силе игроком в стоклетки после Гантварга. И я отвечаю: «Да ты с ума сошёл! Ни за какие деньги. Я сам играть хочу. Позвони Боре Агашину, он хочет». Чеховской настаивал. Перепалка была серьёзная, потому что я искренне не хотел. Я больше хотел вечером в блиц играть в клубе на Змитрока Бядули, чем маленьких детей тренировать.
Но нехотя я был вынужден согласиться. Всё-таки Чеховской был гостренером, нажал на меня.
В это время я уже работал учителем в 98-й школе и в 1973 году взял четвёртый класс. В нём училась Ира Пашкевич и те дети, с которыми мы взяли второе место на союзных «Чудо-шашках»: Супоненко, Прокопович, Шлейфман.
И вот 13 января 1974 года нужно проводить первую тренировку. Ехать на остановку «Пивзавод» 16-м автобусом. Со мной от 10 до 15 человек. По-моему, среди них была и Альтшуль. Короче, запихиваю детей в автобус, а я один. Как я их не потерял, не понимаю. Приехали, во дворах была средняя школа и в ней классы шахматно-шашечной школы. Я начал тренировку, и что-то во мне щёлкнуло сразу. И очень важный момент.
Вдруг подсознательно я понял, что дети — это моё второе «я». Я не просто им что-то показываю, а я выступаю с ними. Не знаю, откуда у меня это чувство взялось, но это сыграло большую роль.
У меня было, конечно, тщеславие, смешанное с самолюбием. Я считаю, это важно. Так должно быть. Мне сразу захотелось всего. В каждом ученике я хотел видеть чемпиона мира. Первое, чего мне хотелось, — побед учеников. Также я очень хотел стать заслуженным тренером республики, потом СССР. Тренер должен быть упёртым.
У меня есть один афоризм: «Да, чудеса случаются, но их надо готовить».
В той школе прошла буквально пара тренировок, и мы перешли в пионерскую комнату возле моего дома. С этой, ставшей знаменитой, комнатой на Народной, 14 интересно получилось. Стоит моя девяти
этажка, за ней дальше, метрах в ста, — дом Альтшуль, а в следующей девятиэтажке жили Садовские. Ира Пашкевич тоже в двух минутах от пионерской комнаты жила, на Райниса. Все в одном месте. Кто их там собирал, я не знаю. Журналистка Инга Усенко когда-то написала обо мне так: «Он превратил первенство мира в первенство двора».
Когда я собрал детей на Народной, то сказал им принести тетрадки. Хотя тетрадями не злоупотреблял и сейчас не злоупотребляю. Может быть, это плохо, но я всегда считал, что то, что я им успею сказать, важнее того, что они запишут. Ведь дома вроде бы смотреть не будут. Если уже более высокий уровень, то да. А новичкам, у них же светлая голова, чего им записывать. Захотят, дома запишут. И сейчас в шахматах у меня то же самое. А многие диктуют, дети нотации ещё толком не знают. Так вот, принесли тогда дети тетрадки, и я им говорю писать: «Среди нас есть чемпион мира. Точка». Дети, а среди них тогда сидели Альтшуль и Пашкевич, ставят точку и поднимают на меня глаза. Кто-то улыбается, кто-то не понимает. Я диктую второе предложение: «Только надо слушаться тренера».
Помню, ходил Гена Лешок — белая головка, голубые глазки. Он маленький был, говорил быстро. И очень быстро решал комбинации. Один раз мы играли турнирчик, я объявляю пары. Было нечётное количество, и Лешок пропускал тур. Я ему говорю: «Лешок свободен». Он начал бегать: «Свободен, свободен. Где свободен?» Такой забавный был. А потом выяснилось, что у него памяти нет. И я у него спрашиваю: «Гена, как мы без памяти?» А он: «Как без одной ноги» (смеётся). Такую суровую фразу произнёс. И стратегия совсем в него не лезла, ну не его это. Дошёл он в итоге на тактике до второго разряда и бросил.
Я помню наш первый матч. Это был март 1974 года. Мы поехали к Саше Чеховскому, он вёл тогда кружок во Дворце пионеров. У него Женя Ватутин занимался, ко мне он перешёл через два года. Играли мы человек 10 на 10. Я, конечно, волновался. Они ведь тренированные были, а мы только два месяца занимались. Но в итоге мы выиграли довольно уверенно. Все такие довольные были. А потом мы от общества «Красное знамя» полетели в Ригу на матч. Там мы тоже выиграли, и Альтшуль сыграла одну интересную партию с Эллочкой Зильберман. Лена имела абсолютно выигранную позицию. Но занималась Лена ещё меньше года, и в какой-то момент она начала сопернице помогать развиваться. Потом я это называл «Не мешай противнику умирать». Немного цинично, но логично. Я и в шахматы сейчас так учу. Хочется выиграть быстрее, и ты соперника освобождаешь, а надо его держать, и он сам задохнётся. Лена не выиграла, расстроилась. И потом на разборе партии мы смеялись. Я говорю: «Вот ты взяла Эллочку, посадила её в тюрьму. Перевязала всеми верёвками. Эллочка сейчас будет сдаваться. А потом ты подходишь к
ней — и раз, верёвку ослабила каким-то ходом. Потом другую ослабила, третью. Тут Эллочка поднимается, расправляет плечики, бросается на тебя и съедает».
— Талант у ребёнка сразу был виден? И ошибались ли вы в оценке?
—Нюх на таланты у меня был. И по
Альтшуль уже с первых тренировок было заметно, что это Альтшуль. Уже через год она стала перворазрядницей в русские. А в Зое Садовской сначала я ничего не видел.
— Как формировалась Ваша тренерская методика?
— Первое, над чем я начал думать, — это когда переводить детей на стоклетки. Я даже написал трактат-реферат «Роль русских шашек в подготовке стоклеточников». Я очень серьёзно относился к роли русских в подготовке. Играющему в них часто тяжело перейти на большую доску. И я себе написал целый ряд вещей, которые надо брать из русских шашек и которые не надо. Я прикинул, что мы до первого разряда обязательно занимаемся русскими шашками. Один из главных моих тезисов по стратегии был таким — русские и стоклеточные сильно отличаются, так как в русских шашках стратегия может быть подменена расчётом. И тонкие стратегические нюансы в русских шашках ни в коем случае давать не нужно. Я давал связку, игру центром, кол. Когда Шавель играл с Гантваргом в первенстве СССР 1967 года и шашки сошлись (оставалось где-то по 12 шашек), Шавель сидел и искал выигрыш, а у него была стратегически проигранная позиция. И Гантварг это понимал.
Был ещё один важный момент, без которого всё могло получиться иначе. Ключевая идея, считаю. Я любил футбол, сам им занимался в минском «Торпедо», даже приз за технику как-то по юношам получил. И моим первым учителем стал не шашист, а футболист Герд Мюллер (смеётся). Читаю я в «Советском спорте» про чемпионат мира 1974 года, и меня пробивает. Оказывается, Мюллер после игр по полчаса отрабатывал удары по пустым воротам, ему мальчик набрасывал мяч. Для того, чтобы довести до автоматизма эти удары. Меня это так впечатлило, что стало моим ключевым моментом. Я сел и нарисовал все возможные позиции на русской доске, начиная с первого ряда, где отдают одну и бьют две. Наверное, что-то пропустил, но в итоге получилось
165 позиций. И дети перерисовали в тетради (вот здесь они и пригодились) эти позиции и потом отрабатывали их месяца три, в том числе и Альтшуль, Пашкевич, Садовская при всей их гениальности. Нужно было читать эти позиции где-то за три минуты, просто читать. Вот с этого я начинал.
И потом я понял, что это было очень правильно. Я не делал так, как многие
тренеры, — мы это прошли, идём дальше. Когда тренер говорит, что мы это прошли, я отвечаю, что ты не можешь сделать зарядку один раз, нужно каждый день её делать. А позже я сосредоточился на картотеке, в основном позиции в неё я брал из книги Купермана по тактике. Это была ключевая тогда книга, как и его же по стратегии. В картотеке по тактике было где-то 500 позиций. Мы шли на игру и брали с собой её. Сели, 10 минут посмотрели. Причём они знали все эти позиции, их не нужно было решать. Это настраивало на то, что может встретиться в
партии, — в классических позициях, в связках.
Моя методика по стратегии есть в книжке. Та же система из семи принципов, с чего начинать, к чему стремиться.
Вообще, простые вещи я всегда ставил выше сложных. Я уверен, что в Союзе в борьбе тренеров столько времени, сколько я уделял комбинациям «отдать одну побить две» при работе с непростыми детьми, если не сказать гениальными, имея в виду моих учеников многих, не уделял никто. Это даёт результаты и в шахматах. Я всегда говорю, что если бы был мат в полхода, то я бы ещё больше занимался им. Если бы можно было отдать полшашки и побить полторы, то я бы занимался этим (улыбается). Это основа.
Что касается всего остального, методику же нужно чувствовать. И ученика нужно чувствовать, жить с ним одной жизнью. Я никогда особо не пережимал, но в моментах, которые считал решающими, действовал очень жёстко. Но их было совсем немного.
Я шёл своим путём. Ты же никогда вначале не знаешь, как на самом деле. Ты начал работать, откуда ты знаешь, в чём твой конёк, какая твоя основная идея? Но потом я уже понял. Если в двух словах, то моим кредо было искать ошибки. И у себя, и у учеников. Честно сказать, я специально к каждой тренировке особо не готовился. Я больше интуитивно понимал, что делать. У меня, естественно, было много подготовленного материала. Им я всё время занимался. И когда я шёл на тренировку, то прикидывал: что было на последней, где сыграли не так в том турнире, в этом. Интуиция меня не подводила в этом плане. Я думаю, в основном я всё делал правильно.
Классика была в основе. Учил играть правильно. Конечно, смотрел много партий великих. Получал удовольствие от творчества Гантварга, от его игры, напора. Но в партиях есть не только воля. Они очень насыщенные, красивые, планы длинные, глубокие. Я это не потому говорю, что с Толиком мы дружим уже 65 лет.
Гантварг нам хорошо помогал на сборах. Привлечь его было особым везением. Он помогал с дебютами, какими-то отдельными вещами. Например, в 1988 году, когда Зоя играла с Левиной в Ялте, мы были на сборах в Симферополе, и Гантварг там тоже помогал. И
Альтшуль он помогал, и Пашкевич. Ватутин с Пресманом очень приличными спарринг-партнёрами были для него. Моя помощь Гантваргу чисто профессиональная была близка к нулю, я думаю. Хотя я ездил тренером в Сенегал, когда он выиграл чемпионат мира. Но это больше была товарищеская помощь.
Люблю смотреть и партии учеников, наслаждаюсь этим. Готов платить деньги, чтобы смотреть, как некоторые мои ученики блиц играют. Всё идёт зрелищно и тонко.
Помню, Лена играла в Голландии, это был 1979 год, кажется. Я находился в Вильнюсе тогда. И «64» напечатал её победную партию с Михайловской, которой я ещё не видел. Красивая партия, она есть в моей книжке. Лена полурогатку классно исполнила с зажимом в конце. Тогда в Вильнюсе Яша Шаус диктовал мне партию, а я угадывал ходы Лены. И я как начал подряд угадывать, он на меня глаза вытаращил. Просто это были отработанные приёмы: тащить эту, подтянуть сюда, закрыть там, поменяться на 30, взять в подкову, потом схватить в клещи.
— Помимо футбола, брали ли что-то полезное в других видах спорта?
— У любого тренера я всегда старался что-то взять. И это абсолютно правильно. Великий шахматный тренер Марк Дворецкий просил присылать всё, что под руку попадалось. И я был такой. Иногда бывает так, что фраза, сказанная о том, что ты прекрасно знаешь, подана так афористично и доходчиво, что я знаю — этому ученику я так скажу. А другому — иначе, возможно. Что касается других видов спорта, у меня было очень много бесед с великими тренерами — по баскетболу, фехтованию, гандболу, лёгкой атлетике, футболу, борьбе и другим. Бышовец, Фель, Гойхман, Миронович — эти фамилии первыми вспоминаются. Я и с игроками много говорил, это интересно. С Зыгмантовичем, Каршакевичем. Общими с другими видами моментами я пользовался.
Опыт, не обязательно твой, — это бесценная вещь. Я считаю, что в тренерстве, почти уверен, что это ко всем видам спорта относится, к шашкам и шахматам точно, половина работы с учеником — это не конкретно шашки, не теория или практика. Это работа над личностью. Тут, конечно, у меня были свои плюсы, и я мог это делать. Это был мой конёк. В отличие от дебютов или ещё чего-то. Как в футболе, когда у главного тренера есть помощники: кто-то вратарей тренирует, кто-то ОФП занимается. Многое решает обратная связь, а это чутьё. Чувство на талант, чтобы его заметить, когда другому кажется, что там ничего нет. А ты должен увидеть, если оно у тебя есть. Я чувствовал учеников, а это очень важно.
В шахматах бывает, что наблюдаю за партией, и тренер какой-нибудь говорит про ученика: «Сейчас мат ладьёй и королём будет ставить». Я смотрю на этого ребёнка, которого не знаю. И почти на 100 % угадывал, что не поставит. Тренер говорит: «Ну как так? Я же много раз ему показывал». А я всегда отвечал: «Объяснять можно сто раз, но надо, чтобы ученик один раз понял». Кто-то говорит, что ученики решили 50 позиций. А на какую глубину ты вложил эти позиции? И надо ли было столько? Иногда надо на скорость решить, такое тоже есть. Я когда-то взял у Андрейко интересную идейку. Андрис ходил с журнальчиком, где тактика была. Мы идём рядом, и он показывает, как решает, — раз, раз, раз, раз. Я ему: «Ты так быстро?» Он говорит: «Понимаешь, если у меня что-то не получается, я не останавливаюсь». Я понял идею Андриса — он хочет видеть автоматически это, на ходу. И я тоже её применял. Что-то Гантварг скажет, и я — раз, себе забрал, всё на тренерскую работу перекладывал. Из таких мелочей что-то строится. Тут мелочь, там мелочь.
— Много слышал про ваши воскресные турниры.
— Наши воскресенья были одним из ключевых моментов в подготовке. Мы собирались в девять утра и заканчивали где-то в три. Иногда после тренировки мы ещё шли в футбол играть в 98-ю школу. По воскре
сеньям мы играли «олимпийские турниры» в стоклеточные шашки. Я всем дал имена игроков. Альтшуль была Вирсмой, не знаю, почему. Олег Прокопович почему-то был Гантваргом. Шлейфмана я называл Робеларом, это гаитянский игрок. У Паши Шацова была не очень благозвучная кличка по фамилии монгола — Жамсран Ендомжанц. Для разнообразия Пашкевич была Ферпостом из Бельгии, Терешко — Делорье, по-моему. Из Африки у нас был Баба Си — Малинин, он у Чеховского занимался, приходил иногда. Кто-то был Куперманом, Сейбрандса у нас не было, кажется. Саша Пресман любил шутить, поэтому был Шутилкиным. Дети ждали этот турнир, им было интересно. Я же ещё и комментировал его. Мне кажется, на этих воскресеньях мы много выиграли. Это было наше преимущество перед другими, я не думаю, что кто-то ещё в Союзе работал по шесть часов по воскресеньям.
— В какой-то момент у Вас сформировалась очень сильная группа, кто-то называл её «девяткой». Расскажите о ней.
— Начну с Альтшуль и Садовской. Они очень разные. Если аналогию с шахматами провести, то Лена — это Карпов, а Зоя — Каспаров. Они — великие игроки. С Леной было очень легко. Она слушалась и благодаря своему таланту всё правильно усваивала. У Лены тонкое чутьё, тонкая игра. Боец она была отменный. Я знал, что когда после четырёх часов борьбы кончался цейтнот, а позицию ещё надо играть на фоне усталости, она будет выжимать всё, что можно. Лена уникальна, она же в 14 лет стала чемпионкой СССР, в 16 — мира, а в 22 уже была 5-кратной чемпионкой мира. После этого Лена всё время была наверху, но уже не выигрывала.
С Зоей было сложно, но однажды такой подала сигнал, после которого любой из тренеров в неё вцепился бы. Есть комбинация в стоклетках, я не помню автора, в конце получается крест. Чёрные шашки стоят ровно крест-накрест, их много, по пять-шесть в каждую сторону. И когда сбиваешь в конце, дамка делает несколько кругов. Позиция в этой комбинации была совершенно неестественной, ещё и решение невозможно запомнить. На одной из тренировок я её показал. А Зоя тогда ничем не выделялась. И через некоторое время — может, месяц прошёл — я без особой надежды спросил, помнит ли кто-то эту комбинацию. И Зоя сказала, что помнит. Я чуть со стула не свалился. Она поставила позицию, и оказалось, что и решение помнила. У неё жутко цепкая память.
Их матч 1986 года меня поссорил на какое-то время с Леной. Я ей прямо сказал тогда, что в душе болел за Зою, потому что, если две дочери идут к вершине, то хочется, чтобы победила младшая. Хотя если победит старшая — ничего страшного, работаем дальше. Но потом у нас отношения с Леной снова стали хорошими, и до её отъезда в 1990 году мы вместе ездили на чемпионаты мира и Союза. Зое я последний раз помогал в 1996 году в матче с Карен ван Лит в Голландии, прилетел тогда из США.
У Иры Пашкевич своеобразный талант. Ей не хватало определённых качеств, чтобы стать первой в мире. Но она была элитным игроком. У Иры не было мощной стратегии, но были тонкости в игре. Она играла плотно, шашечка к шашечке. У Иры было своё, хитроватое проникновение в позицию. Тренировать её было легко. Столько первенств Беларуси она выиграла — это же класс.
Олечка Садовская, к сожалению, ушедшая, была способной шашисткой. Да, она уступала ведущим, но у неё был свой класс, свой уровень. У Оли была хорошая душа, она отдавала много любви мне как тренеру.
Не могу не сказать и про Люду Сохненко, хотя она в «девятку» не входила. Фактически я «снял» её с русских шашек. Мне удалось её переставить с малой доски, где она была чемпионкой Союза, на большую. Она играла хуже настоящих стоклеточниц, но за счёт мозгов стала чемпионкой мира. В 1976 году я должен был с Людой ехать на чемпионат Союза, но сказал ей, что не поеду. Много внимания уже уделял подрастающим девочкам. Она говорит: «Миша, ты хочешь, чтобы медаль тренера чемпионки СССР кто-то другой получил?» Люда жёсткой дамой была. Я ещё немного готовил её к чемпионату мира. Но в 1976 году сам позвонил Эммануилу Меринсу и попросил взять её тренироваться. Через три года Люда стала чемпионкой мира.
Среди ребят было две суперзвезды — Ватутин и Пресман. Женя был шестым в мире в 1990 году в круговом турнире. Он очень сильный гроссмейстер, у него выработался свой стиль. Я думаю, это его заслуга больше, чем моя. Женя вырос в большого тренера. С Сашей Пресманом они сильно дружили. Саша ездил в Гронинген его тренером в 1990 году. Как игроки они были совершенно разные. Саша в игре был, может быть, более яркий. Как игрок он своего потенциала, безусловно, не раскрыл до конца. Женя проигрывал реже, был пожёстче как игрок. Саша — это человек, который отдаёт. Он с книжкой много помогал. Часто я брал его секундантом Зои и Лены. Саша и сейчас для шашек много делает.
В 1992 году Ватутин и Пресман вместе с Гантваргом выиграли Всемирную шашечную олимпиаду в итальянском Мори. Я прошёл отбор в команду, но накануне отъезда уступил место Жене. Это было очень тяжёлое решение. Ведь мне уже было 45. Когда ещё появился бы шанс побороться за медаль турнира такого уровня? Но ребята выиграли, значит, всё было сделано правильно. Женя надёжно закрыл первую доску. А смог бы я так же сделать — это вопрос.
— Многие из Ваших учеников стали хорошими тренерами. Задатки к этому у них были видны?
— Могу сказать, у кого я задатков не видел, — у Лены Альтшуль. Было видно, что Женя Ватутин обдумывал всегда, что ему говорили. Видимо, со своей какой-то колокольни. Наверное, Саша Пресман мог бы быть тренером, но он пошёл в другую область — языки, компьютеры. Может быть, Зоя для меня неожиданностью стала, но она очень мозговитая. Это приятно, что ученики стали тренерами. Видимо, в чём-то им нравилось то, что я делаю. Ватутин — мощный тренер. Пашкевич, Терешко сейчас хорошо работают.
Я всегда старался объяснять, для чего я что-то на тренировке делаю. Например, сейчас с моим лучшим учеником, ему
14 лет, мы смотрим партии двух игроков — Фишера и Карпова. Почему именно их? Если ты движения их все уловишь, то поймёшь, из чего Карлсен состоит. Потому что Карлсен — это смесь этих двух игроков.
— Интуиция у тренера должна быть?
— Вообще, у меня внутренняя интуиция зверская. Я угадываю многие моменты. Ты знаешь, девочки очень боялись моих плохих предсказаний. Потому что они видели, что я ляпал невероятную вещь и очень часто попадал в точку. И когда предлагал сказать, что будет завтра, они отказывались. Но я предсказывал страшные вещи только в том случае, когда девочки что-то не так делали. Но сбывались не только плохие предсказания. Вообще, у меня с прогнозами было хорошо. Конечно, с Вангой мне тягаться трудно, потому что у меня не было видений ночных никаких. Но что-то где-то.
Цирик нам показывал чудеса на моих глазах. Сидели Гантварг, Корхов, ещё кто-то. Он спрашивал: «Мишенька, что они там смотрят? Через 22 хода в левом углу три на две будет». И после подсчёта ходов начинался истерический смех у этих людей, потому что всё совпадало. Понятно, что он мог быстро посчитать, увидеть позицию. Но где брал количество ходов? Цирик на это отвечал: «Мишенька, не знаю. Что-то щёлкает внутри, и я говорю. Но иногда ошибаюсь на ход-два».
Когда Сохненко стала чемпионкой СССР в 1974 году, я спросил, не хочет ли она попробовать в стоклетки. И сказал, что через три года будет играть в первенстве мира. В 1977-м Люда сыграла.
В 1979 году мне нужно было распределить учеников по обществам. В «Спартаке» были Пашкевич, Пресман и Оля Садовская, в «Красном знамени» — Ватутин. Альтшуль была сначала в ЦСКА, потом перешла в «Урожай». А Зою я хотел отдать в «Красное знамя». Прихожу туда, сидит Иванашко, заслуженный тренер СССР по велоспорту. Я ему говорю: «Я дам вам одну девочку сейчас. Её зовут Зоя, фамилия Садовская, 12 лет». — «А результаты?» — «Результаты у неё будут». — «Ты бы мне Альтшуль дал». А Лена уже была чемпионкой Союза. И я ему выдаю фразу, чтоб я так жил: «Надо подождать. Через семь лет Зоя будет чемпионкой». И в 1986 году Зоя стала чемпионкой мира. И когда Иванашко меня встретил, за голову схватился: «Ну ты даёшь!» Это из хороших прогнозов.
В 1978-м мы с Альтшуль полетели на первый финал СССР в Алма-Ату. Заведующим спортом в Минском гороно был тогда Лапунов, потом он возглавлял федерацию футбола. Перед отъездом у нас состоялся такой диалог:
— Ну ты, наверное, за дынями?
— Ну нет, Леонид Андреевич, мы не за дынями.
— А что думаешь?
— Займёт второе — не удивлюсь.
В Алма-Ате я, ещё не совсем опытный тренер, проработавший всего 4,5 года, вёл Альтшуль по турниру интуитивно. Лене же всего 14 лет было, она ничего не знала о турнирной борьбе. Лена начала 4½ из 6. На старте я ей говорил так: «Играй свою игру, играй схемы. Просто играй, покажи, что ты умеешь». Там, кстати, мы Сохненко обыграли красиво. Фактически я её поймал на схему, показал Альтшуль полурогатку с двумя шашками на большаке. Я посмотрел партию Мищанский — Шульман 1977 года в Ереване. Схема кривая, но Мищанский её провёл. И я Лене показываю, предлагаю сыграть. Она: «Но ведь это не идеальная». Ну да, я сам так учил. И есть фотография, когда после хода Лены Сохненко поднимает глаза с выражением, как писал Звирбулис в журнале «Шашки»: «Так нас не учили — играть не идеальную». И Лена выиграла хорошую партию. И вот 4½ очка из 6. А Лена же меня спрашивала перед турниром о результате. Я сказал, что если будет хорошо играть, то есть шансы в пятёрку попасть. И тут лидирует, и четыре тура играть с чемпионкой мира Михайловской, Панфиловой, Ахмедовой из Узбекистана и Альбиной Эрис. Крепкие все такие. Я Лене говорю: «Сейчас эти четыре партии ты играешь по-другому. Играешь центром, жёстко. Допустим, кто-то из них в позиции 12 на 12 предлагает ничью. Ответ один — нет. Играешь чисто технически, на выжимание. У тебя техника выше». И Лена набирает 4 из 4. Так в 14 лет мы выиграли первенство Союза.
— Наверняка хватало и сложных моментов в работе?
— В апреле 1980 года в Минске проходил дополнительный матч из шести партий за звание чемпионки мира 1979 года между Альтшуль и Сохненко. И Лена, ведя со счётом 3:2, просто сдалась в ничейной позиции в последней партии и упустила титул. Это была большая трагедия, страшный удар в тот момент. Я не мог из толпы выбраться, а должен Лене сказать, что позиция была ничейная. Уже не помню, как я это сказал, но в этом плане я обычно правильно подбирал слова. Лена тогда уже играла сильнее Сохненко, это без вопросов. Позиционно она доминировала, но психологически Люда была похитрее. В последней партии были качели: Лена сначала могла выиграть, потом — проиграть. Шесть часов играли. Я тогда просто сказал: «Ничего страшного. Ты выиграешь в Голландии турнир». Там в августе должен был пройти чемпионат мира по круговой системе. Так и произошло.
Расскажу про свои вторые слёзы. Даже не слёзы, а рыдания, которые просто вырвались через пару недель борьбы. Зойка же нелёгкая всегда девушка была. Мы едем с ней в Алушту в 1980 году на полуфинал СССР. Зоя выполняет мастера и выходит в финал, 13 лет ей. В финале в Вильнюсе она набирает 1½ или 2 очка всего, ещё сырая была. В 1981 году финал СССР проходил в Минске. Зоя поделила 5-6-е места.
И вот 1982 год. Это был единственный раз, когда мои все четверо играли в
финале — две Садовские, Альтшуль и Пашкевич. Со мной помощником поехал Шура Власенко. Финал был в Поти. Мы долго ехали поездом, и я предложил девочкам сыграть тренировочные партии. Сажаю Зою с Леной. Зоя говорит, что не будет играть. Я быстро понял, почему. Зоя уже хотела куда-то попадать после 5-го места. И не хотела с Леной играть, потому что перед турниром не хотела давать той уверенность. Я быстро принял решение. Понял, что надо действовать жёстко, иначе потом ничего не будет. Я вывожу Зою в тамбур и говорю ей: «Ты уже чемпионкой Союза хочешь стать? Ты чемпионкой не станешь в этом турнире. Но если ты слушаться будешь, то у тебя будут шансы на тройку. Это Лена с тобой не должна играть. Зачем ей тебя тренировать? Это игра для тебя, а не для неё. А если ты так начнёшь себя вести, то займёшь десятое место» (в итоге Зоя такое место и
заняла — это возвращаясь к теме прогнозов). Зоя голову опустила: «Я не буду играть». Я говорю: «Тогда вариант простой. Девочек в Поти дальше везёт Власенко, а мы с тобой возвращаемся в Минск».
Я бы это сделал стопроцентно. Для того, чтобы она тренировалась, а не думала про это первое место. Приехали мы в Поти, и игра у Зои сразу, конечно, не пошла. Но я понял, что лучше пожертвовать этим годом, чем если бы я у неё на поводу пошёл. Тогда бы вообще всё сломалось. Это рискованное решение было, но, как потом выяснилось, правильное. И в какой-то момент турнира мы заходим в номер с Власенко, я говорю об игре Зои и вдруг начинаю непроизвольно рыдать. Это были мои вторые шашечные слёзы и первые тренерские. Уже в следующем году Зоя на Союзе делит третье место, попадает на чемпионат мира и т.д.
— Психология — это самое сложное в тренерстве?
— Я думаю, да. Взрослая психология — не моя сильнейшая сторона, а детская — да. Я ребёнка чувствую. Это если дано, то дано. Во время тренировки тренер должен вдохновлять. Это я прочитал у Сосонко, хотя, по-моему, было ещё у великих древних. Есть очень хороший афоризм, который я сначала не понимал: «Хорошие тренеры тренируют хорошо. Очень хорошие тренеры — очень хорошо. А великие вдохновляют». Это очень важно. Ведь вся наша учёба и даже показ материала, на котором ученики потом обыгрывают чемпионов мира, — это же надо, чтобы ты их вдохновил. Я не к тому, что я великий, не великий. Какими только эпитетами меня не награждали! Я думаю, вдохновить — это пик. Первые тренировки нужно проводить на большом подъёме. Надо влюбить детей в себя в хорошем смысле слова.
Я всегда должен ученику какие-то слова перед партией сказать. Я каждому находил свои слова. Обязательно. Если я не сказал ничего, то чувствовал себя дискомфортно.
Вот история про чемпиона мира 2005 года по шахматам в возрасте до 16 лет Сашу Лендермана. Я — его первый тренер, два года с ним работал, с 10 до 12 лет. Психика у Саши была трудной, неустойчивой. В школе я проводил турнир с призами, таблица висела. Саша был ещё послабее остальных. И он отказывается играть: «Все будут смеяться над моими нулями». А у меня в ту же секунду идея: «У тебя не будет ни одного нуля. Я тебе буду ставить маленькие точки вместо них, и никто их не будет видеть. А единицы и нули я буду ставить жирные». И он согласился играть и даже в плюсе закончил.
— О Вас и успехах Ваших учеников много писали, снимали фильмы. Вы чувствовали свою популярность?
— В конце 1993 года мне показалось, что с сердцем что-то не то. Я вызвал скорую. Врачи приехали, измерили давление, укол сделали. Вроде всё нормально. Врач спрашивает: «Это не Вы тренируете шашисток?» Услышав утвердительный ответ, повёз в больницу скорой помощи. Проходим в приёмный покой, и он пальцем показывает на меня и говорит: «Пожалуйста, это национальная гордость». Это штрих к популярности шашек тогда в Беларуси.
После победы Лены в чемпионате СССР в 14 лет ей домой пришёл мешок писем со всего Союза, просто мешок. Её большой портрет был в «Советском спорте».
Шашки тогда сильно гремели в БССР. Кстати, многие журналисты, которые со мной общались заочно, при личной встрече удивлялись. Они думали, что я седой, хромой, что мне 90 лет, раз я наставник (улыбается). А мне ещё и 40 не было.
— Для многих тренеров ваша книга «Уроки стратегии на 100 клетках» стала настольной. Как она писалась?
— Тогда получить какой-то заказ на шашки от издательства «Физкультура и спорт» было практически невозможно. Я не помню, у кого, кроме Купермана, там выходили книжки. Володя Вигман издал там одну — «Радость творчества». Хотя он хотел назвать её «В жизни должна быть радость». Но отказали. Советское время, и звучало это, как будто радости нет, но должна быть. В итоге название изменили.
Как-то Наташа Полянская сказала, что издательство готово выпустить мою книгу. Мы подписали контракт в 1987 году. Я работал над ней постоянно, брал на все соревнования. Сильно помогал Саша Пресман. Он, например, придумал
ПТИ — полезную тактическую идею. В книге есть одна позиция четыре на четыре в главе «К чему надо стремиться». Помню, как мы её анализировали часов десять. Года через два я сдал рукопись, мне выплатили аванс, где-то 2600 рублей. Я удивляюсь, что я её написал, это не в моём духе. Книжка должна была выйти в 1991 году, был даже анонс в центральном книжном магазине Минска. Но Советский Союз развалился, и книга не вышла. Издательство мне разрешило её выпускать в других местах. Её взяли голландцы, вышла одна часть, вторая. Позже переиздавали, переводил Балякин. Потом французы, итальянцы выпустили. В 2000 году она вышла в Минске в издательстве «Белпринт».
Версию для голландцев я писал дома у известного белорусского футболиста Андрея Зыгмантовича. Он тогда играл за команду из Гронингена и пригласил пожить у него, мы были знакомы. В клубе Андрею дали трёхэтажный особняк. И я неделю прожил у него. Хорошо там писалось. Говорил Андрею, что «болдинская осень» у меня. Подарил ему экземпляр. Побывал и на нескольких матчах «Гронингена».
— 25 июля 1994 года Вы улетели в Нью-Йорк. Тяжело далось решение о переезде?
— Мои родители и брат в 1990 году эмигрировали в Израиль. В декабре 1993 года в США улетели моя старшая дочка Ирочка, жена и её сын от первого брака Женя. Я плохо представлял, как могу уехать. Родители мне говорили: «Миша, ты пропадёшь один. Ты должен уехать». Я этого не боялся, пытался это дело оттянуть, как-то уйти от этого. Работа была для меня важнее. И я бы не уехал, если бы не родители, которые значили для меня много.
США — не моя страна, но я ей благодарен. Моё основное счастье в этой
стране — это то, что я имею работу, которую обожаю и люблю. Вот сейчас я, например, смотрел партии Карпова. Я мог бы зарабатывать очень приличные деньги, если бы взял больше учеников. Но я предпочитаю изучать сам что-то, много времени на это трачу.
Поначалу в Нью-Йорке я пошёл работать секьюрити. Меня нашёл Евгений Моисеевич Геллер, он был известной фигурой в Беларуси, преподаватель, автор игры «Спортландия». Устроил меня в Шорфронт — еврейский центр, который находится в минуте ходьбы от моего дома. Так я начал вести шахматы в 1995 году.
А в 1998 году я познакомился с Доней Хаселев. Благодаря ей в марте следующего года мы открыли школу «Белая ладья». Кроме меня сейчас в ней работают шесть тренеров — из Украины, Грузии, России. У нас хороший коллектив. И серьёзные достижения школы — это результат работы этого слаженного коллектива. Удивительно, что за 25 лет он практически не изменился.
В школе было подготовлено 10 мастеров. Саша Лендерман стал гроссмейстером и, что важно, тренером сборной США, когда она в 2016 году в Баку выиграла Олимпиаду спустя 40 лет. Международными мастерами стали Ира Зенюк, Саша Островский и Лена Кац, моя дочка. Кандидатами — около трёх десятков человек. За эти годы сотни детей прошли через школу. Некоторые из них уже приводят на занятия своих детей. Я не знаю, как сейчас, но долгие годы мы были единственной стационарной школой в Нью-Йорке. Остальные, которых здесь много, в основном собирают детей на сессии.
— Знаю, что Вы и шахматную книжку написали.
— 2004 год, я сижу на тренировке. Что-то у меня в голове такое складывается:

Король вздыхает «ох» и «ах»
И повторяет снова:
«Ведь мне объявлен страшный шах,
Ладьёй я атакован».

Я пришёл домой — и как полилось. За неделю написал 100 четверостиший и оформил их в книгу для новичков, которую назвал «Это даже интересно». Вышла тиражом две тысячи экземпляров. Книжка есть у Каспарова, Карпова, Гельфанда, Белявского, Юсупова, Камского и многих других.
Сергей, сын Лёни Бондаря, друга семьи Каспаровых, рассказывал, что показал книгу Гарику, и тот полтора часа их разговора листал её и улыбался. Яков Дамский сказал: «Очень хорошая работа. Жалко, что мне не пять лет, я не могу всё начать сначала».

Виталий АНИСЬКО
Единый шашечный сайт,
печатается с сокращениями