«Право внуков – знать, что есть человек, который всегда на твоей стороне. Независимо от обстоятельств. Даже если ты ошибаешься. Особенно если ты ошибаешься.

Бабушка – это одновременно щит и меч, это совсем особенный вид любви, недоступный ни одной светлой голове».

Фредрик Бакман, шведский писатель

Мою бабушку все называли Циляльвовна, и я до определённого возраста полагал, что это имя. Она родилась в 1898 году в Могилёве в семье фельдшера Лейба Рохлина. Её мать умерла, когда бабушка была младенцем, а отец умер, заразившись во время эпидемии холеры (других сведений о её родителях у меня нет). В возрасте трёх лет бабушка осталась сиротой и до восьми лет воспитывалась в семье тёти, а потом её отдали в подмастерья к портнихе.

По достижении 13-ти лет, когда она хорошо овладела портняжным мастерством, начала самостоятельную жизнь. Кочевала из одной богатой семьи в другую, где обшивала детей и взрослых. Ей повезло встретить на своём жизненном пути хороших людей, которые сочувствовали сироте. Она освоила грамоту, полюбила книги, много читала.
Когда у бабушки случилось сложное заболевание ушей, с которым не могли справиться местные врачи, добрые люди организовали для неё лечение у известного специалиста в Киеве.
Лечение было успешным, а бабушка очень понравилась людям, у которых она проживала и обшивала всю семью. Но однажды пришёл полицейский и сказал, что срок её пребывания в городе истёк, и она должна покинуть Киев (хотя Киев находился в черте оседлости, но евреям запрещалось в нём проживать), и ей пришлось вернуться в Могилёв.
Не имея семьи и своего дома, она от отчаяния написала письмо великому русскому писателю Льву Николаевичу Толстому (по мнению современников, Лев Толстой являлся образцом большой моральной чистоты и непримиримости к общественному злу и привлекал их как враг угнетателей и защитник угнетённых).
В письме она спрашивала о том, как ей, сироте, не имеющей своего угла и средств к существованию, жить дальше. И она получила ответ от великого писателя, в котором был совет продолжать учиться, и что в этом он видит залог успеха в жизни. Это письмо потом долго хранилось у бабушки, но не сохранилось до наших дней, как и другие вещи, брошенные в горящем Минске в июне 1941 года.
Как и многие другие молодые евреи, бабушка приобщилась к революционному движению, вступила в Коммунистическую партию.
В 1921 году в семье Липы и Цили Кагановых родился первенец – Лёва, мой отец. Согласно еврейской традиции ему дали имя в память об умершем отце бабушки – Льве (Лейбе) Рохлине.
Следуя еврейскому обычаю, новорождённому сделали обрезание (брит мила). Кто-то сообщил об этом властям, и бабушку исключили из партии за «религиозные пережитки», чего не допускала коммунистическая мораль. Коммунист и атеист в те годы были тождественными понятиями. Бог у них был один, и звали его Ленин, которого она всю жизнь почитала как святого.
Времена были суровые, бедные и голодные для большинства советских людей. В семье знали цену каждому куску хлеба, каждой простой вещи – в стране, жившей в условиях карточной системы. Бабушка была фактически главой семьи и воспитывала троих детей и племянницу.
В семье Кагановых у детей формировали характер «строителей светлого будущего, социалистического общества, в котором не будет эксплуатации», людей, меньше всего настроенных думать о собственном комфорте, но готовых на любые жертвы ради «социалистического Отечества». В доме царил культ чтения, была собрана большая библиотека. Детям прививалась любовь к книгам, тяга к получению знаний.
По рассказам бабушки, обстановка в их доме была аскетичной, не было ничего лишнего, и все были довольны тем, что имели. Весть об отмене карточной системы в 1938 году в семье встретили как «великое достижение социализма».
Война изменила всё. 22 июня 1941 года бабушка с дочкой Фаней и племянницей Хьеной оказались одни дома. Они в первые дни прятались от бомбёжек в районе Татарских огородов возле Комсомольского озера. Бабушка и девчонки растерялись, не знали, что им делать, и, наверное, так и остались бы в Минске и сгинули бы, но к ним забежал бабушкин сосед, который хорошо сориентировался в ситуации. Он и велел им бежать, и как можно скорее, так как немцы уже были практически в городе. И они, послушавшись его совета, ничего не взяв с собой из имущества, двинулись пешком на восток, в сторону Москвы. Был трудный пеший путь, под обстрелом немецких самолётов, до города Борисов, что в 60 километрах от Минска.
Бабушка не раз рассказывала мне об этом тяжелейшем испытании в её жизни. Ей пришлось пережить страшные сцены с убитыми и ранеными беженцами в результате бомбёжек и обстрелов немецкими самолётами. Мне врезался в память её рассказ о человеке, который был ранен осколком в живот и пытался вернуть внутрь выпавшие внутренности.
В Борисове им удалось сесть в поезд с эвакуируемыми заключёнными. Вскоре поезд был разбомблён немецкими самолётами, и в суматохе бабушка разлучилась с дочерью. Но по воле счастливого случая семья вскоре собралась вместе в Куйбышеве.
Во время войны все здоровые и трудоспособные люди должны были быть призваны в армию или работать на оборону. Бабушка тоже работала швеёй, ремонтируя обмундирование, дети работали на авиационных заводах.
Несмотря на юный возраст, они трудились минимум по 12 часов в сутки, недоедая, страдая от различных болячек, вызванных авитаминозом и тяжёлыми условиями труда. Однако жили в семье, под материнской опекой, и это позволило выжить.
Многие молодые люди, работавшие с ними, не выжили, умерев от голода и болезней. Питание было скудным, и многие рабочие, особенно молодые, падали от истощения прямо возле станков, иногда и умирали.
Семью Кагановых спасало то, что бабушка из нехитрых продуктов, получаемых на рабочие пайки, готовила домашнюю еду, используя всё, из чего можно было приготовить пищу. Кроме того летом семье выделили участок земли, где они посеяли просо, тыкву, сахарную свёклу. Последняя была особенно важна, так как сахар был в дефиците.
Так описывает отец в дневнике встречу с матерью после долгих военных лет разлуки: «Мама, о ней первое слово. Всегда, в самое трудное время, мать бывает со своим сыном – зримо или незримо. Она всем своим большим материнским сердцем болеет за своё чадо, думает о нём в полночный час, и нет такого мгновения, чтобы мать забыла сына, воюющего на фронте. Да, мама, постарела ты, не та уже прыть, не те ухватки. Годы, да какие годы, взяли своё.
Сидим мы с тобой вдвоём, ты штопаешь, как и шесть лет назад, мои носки, и о чём-то говорю с тобой, моя дорогая старушка... (бабушке в то время было всего 47 лет – М.К)». Бабушка с дедушкой жили в небольшой квартире без удобств, в убогом деревянном домишке, построенном в начале века. В маленьком дворике росли две старые вишни, которые почти не плодоносили, несколько кустов крыжовника с очень сладкими ягодами. Но особой бабушкиной гордостью был росший перед крыльцом большой куст персидской сирени, цветы которой были очень крупными и умопомрачительно пахли. Я очень любил этот дворик, где цвели георгины и пионы, садовые ромашки. Перед кухонным окном была клумба, поросшая мятой. Запах этой мяты запомнился мне на всю жизнь. Спустя 40 лет проходя под навесом паркинга в шумном и пыльном Тель-Авиве, на меня вдруг пахнуло ароматом той самой мяты. В тёмном уголочке действительно каким-то чудом примостился маленький кустик этой травы.
У бабушки был небольшой огородик, где она выращивала картошку, редьку и всякую зелень.
На кухне была русская печь, в которой бабушка пекла вкуснейшие булочки, пирожки, картофельную бабку, драники.
Таких пышных и вкусных драников я больше нигде и никогда не ел.
Бабушка Циля так и осталась домохозяйкой, всегда была дома, и я в дошкольном детстве почти каждый день проводил с ней много времени, купаясь в её внимании, любви и заботе. Эти годы, проведённые рядом с ней, были самыми счастливыми годами моего детства. Всегда я был вкусно накормлен, умыт, уложен спать днём, а при пробуждении иногда меня ждала обновка: только что пошитая рубашка или штаны. Бабушка была искусной портнихой, сама придумывала фасоны одежды. Всё детство мы с братом были одеты её стараниями. Особенно ей нравилось шить для нас короткие штаны, которые теперь носят все от мала до велика и называют шортами. А тогда, в пятидесятые, послевоенные годы, это не было распространено, и нас с братом во дворе часто дразнили соседские мальчишки, обзывая «фрицами».
Бабушка всегда была внимательным и чутким слушателем моих событий и переживаний. Даже когда иногда не хотелось идти в школу, я, придумав какую-то причину, мог отсидеться у неё, ни разу не выслушав нравоучений или осуждения.
Когда мне исполнилось 8 лет, я с родителями переехал в новую квартиру, которая, была расположена довольно далеко от бабушкиного дома. Но я старался навещать её как можно чаще. Последние годы перед уходом из жизни она тяжело болела, и я по мере возможности старался помогать дедушке ухаживать за ней.
Прошло много лет со дня её ухода. Сегодня в этот день на подоконнике в моей квартире горит поминальная свеча, и её свет наполняет душу светлой памятью о моей дорогой бабушке Цилельвовне.
Мне сегодняшнему уже больше лет, чем было уготовано судьбой для бабушки, но память о ней я навсегда сохранил в своём сердце.

Михаил КАГАНОВ