Молодёжь стремилась в большие города. Своё будущее она видела там. В городах было больше простора для инициатив. Кто-то собирался учиться, кто-то устраивался на работу. Уезжали в Витебск, Минск, Москву и особенно активно в Ленинград.
Уроженцу Яновичей Борису Рафаиловичу Лозовскому в 1937 году было чуть больше тридцати лет. В 1929 году он вступил в Коммунистическую партию. Был толковым человеком и добился в Ленинграде больших успехов. В 1937 году – директор завода «Электросантех». Только в те годы карьера, даже кристально честного и преданного новой власти человека, часто заканчивалась расстрельной статьёй «врага народа». Оправдали Бориса Рафаиловича только через двадцать лет.

Вспоминает Нина Эпштейн-Парфёнова: «В Яновичах Эпштейны – родители моего отца, жили по соседству с семьей врача Ефима Лившица. Папа всю жизнь дружил с его сыном, своим ровесником Володей.

Мой папа, Соломон Лазаревич Эпштейн, был из тех сотен еврейских мальчиков, что приехали в Ленинград в начале тридцатых. Работал электриком, учился в фабрично-заводском училище, в 1934 году поступил в Ленинградский электротехнический институт связи имени Бонч-Бруевича. Он был, что называется, «а лихтикер копф» (светлая голова – идиш). Помогал в учёбе своим благополучным сокурсникам-ленинградцам. Я не знаю человека скромнее и добрее его. Папу все любили. Называли его по-разному (настоящее имя было Лейба-Соломон): кто – Лёня, дома – Лёва, земляки – Лема, на фронте – Сеня, что было всегда предметом шуток и споров.
Перед войной он успел поступить в аспирантуру.
Прошёл всю войну. В боях под Ленинградом устанавливал связь в кромешном аду. Воевал на Невском пятачке, под Плюссой, название этого места часто звучало у нас дома. Рассказывал: “Ползу, и одна мысль – погибать, так без мучений”. И последний год воевал на Дальнем Востоке. Вернулся только в 1946-м! Был трижды ранен, в том числе тяжело в живот. Я, когда была маленькой, думала, что у всех мужчин такие животы – с огромной, с две ладони вмятиной...»

В окопах Соломон Эпштейн выучил английский. Это была его несбывшаяся мечта – побывать в Лондоне. После войны он блестяще защитил диссертацию, но работать в институт его не взяли: шёл 1948 год... Сталинские антисемитские кампании.
«Папины родители, мама Соня, девичья фамилия Певзнер, и папа Лазарь, две сестрёнки погибли в Яновичах 10 сентября 1941 года. Сёстры Аня и Нюся уже учились в Ленинграде в техникумах и приехали на каникулы в Яновичи. Своих дочек я назвала их именами. Папа работал главным метрологом Министерства электронной промышленности. Написал три книги о конденсаторах. В отделе говорили: “Мэтр Соломон – наш эталон”. Земляки им очень гордились. Каждый год в сентябре они встречались в Яновичах. Папа помогал многим из них материально. Мы узнали об этом от них после его смерти. 29 сентября 1966 года в Киеве в 25-ю годовщину первых расстрелов в Бабьем Яре был митинг. Мой папа выступал на нём после известного писателя, автора книги “Бабий Яр” Виктора Некрасова. Он сказал, что здесь было убито много людей, украинских партизан, жителей, не подчинившихся немецким приказам, но только евреев убили за то, что они евреи. В те годы для этого надо было большое мужество.

В Иерусалиме в Музее Героизма и Катастрофы
“Яд-Вашем” на огромной каменной карте высечены названия всех мест, где погибли евреи. Мои глаза сами нашли Яновичи.
Папе не довелось побывать в Израиле, но в 1993 году в молодом парке на Галанах я посадила в честь него дерево».

http://mishpoha.org/library/11/1104.php

Пейсах Шульман в 1926 году уехал в Москву. Через год он женился на Фруме Лисиц дочери еврейского учителя из Лиозно. Пейсах работал сварщиком на «Электрозаводе». В октябре 1941 года ушёл добровольцем с народным ополчением на фронт. До мая 1944 года был пулемётчиком в отдельном пулемётном батальоне, потом связистом-телефонистом в стрелковом полку. Участник битвы за Москву, освобождал Смоленск, Белоруссию, Литву.

В семье Пейсаха родились сыновья Михаил и Марк. Михаил окончил политехнический институт и работал начальником производства на московском прожекторном заводе. Марк окончил техникум, работал начальником технологического бюро испытательного цеха.

«Окончив школу в Яновичах, Тамара Брайнина уехала в Москву поступать в институт. Учась на физико-техническом отделении педфака 2-го МГУ, вышла замуж за Шлыка Николая Архиповича. В мае 1927 года у них родилась дочка Галина Шлык-Брайнина. Это моя мама. Тамара оканчивает университет и начинает работать в московских школах, – рассказывает Надежда Саулевич.
Тамара Рувимовна и после войны продолжала работать учителем математики в московских школах. В результате антисемитских настроений, царивших в те годы в СССР, Тамара Шлык-Брайнина изменила свои отчество и фамилию. Вместо Рувимовны сделалась Романовной, фамилию Шлык-Брайнина сократила и стала Шлык.
6 июня 1945 года она награждена медалью “За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.”. 31 января 1950 года награждена орденом Трудового Красного Знамени. Ученики и их родители её очень любили. Она работала до 60 лет, а когда появились мы с сестрой, ушла на пенсию».

http://shtetle.com/Shtetls/janovichi/braynin.html

В довоенные годы в родные места молодые люди приезжали из соседнего Витебска на выходные дни, чтобы помочь родителям по хозяйству и прихватить в город продукты из сада и огорода. А из дальних городов приезжали летом, чтобы провести отпуск, помочь родителям по хозяйству и показать дедушкам и бабушкам своих маленьких детей. Снова по вечерам по улицам Яновичей гуляли семьи, в домах собирались компании, люди веселились, разговаривали, строили планы. Поэтому у тех, кто тогда был маленьким ребёнком и приезжал с родителями в Яновичи, местечко сохранилось в памяти как чудесное место, чуть ли не рай на земле.

Вспоминает Галина Зуделевич: «Хорошо помню приезд нашей семьи (папа, мама, я и двухлетняя сестрёнка) в отпуск летом 1939 года в Яновичи. Мы отдыхали неподалёку – на станции Княжица. Никогда не забуду красавицу Западную Двину, по отлогим берегам которой были многочисленные фруктовые сады с незабываемым ароматом антоновки, груш, вишен, слив. В августе в колхозе собрали богатый урожай пшеницы и ржи. Мы, детвора, тоже помогали взрослым. Потом был праздник “Дожинки”. Всегда передо мной те вечера с музыкой и плясками, добрыми людьми».
Вера Григорьевна Ключникова родилась в Витебске, но её детство и юность связаны с Яновичами. Я встречался с ней в 2008 году. Интервью опубликовано на сайте «Моё местечко».

«– Я часто бывала в Яновичах лет с шести-семи, – начала свой рассказ Вера Ключникова.

– Почему Вас туда привозили родители? – спросил я.
– Мама из Яновичей. Галина Наумовна Хавинсон, или Голда по-еврейски. Мамина мама, моя бабушка, была коробейницей, торговала с лотка, её хорошо знали в окрестных деревнях и очень любили. Бабушку звали Дворка. Мама родилась в 1891 году. Бабушка рано умерла, отца мама не знала, и она осталась сиротой. У мамы был родной брат Зяма. Он жил долгое время в Яновичах, а потом во Франции. Как он туда попал, об этом дома молчали – была запретная тема. Зяма учился в Париже, стал дамским портным и потом вернулся в Россию и жил в Москве. Весь московский бомонд того времени шил у Хавинсона пальто.
Я первый раз приехала в Яновичи в 1931 году и сразу полюбила это место. Там был очень интересный колорит. Все русские говорили по-еврейски, а все евреи – по-русски. Была очень своеобразная речь. Евреи говорили с белорусским акцентом. Я любила яновичский базар. Собирали чернику, малину. Продавали ягоды не в банках, как теперь, а в тарелках, и тарелки перевязывали белыми косыночками, чтобы тарелка равновесие держала. Мне, городской девочке, было очень интересно.

Я любила ходить в гости. Всюду меня хорошо встречали. Ходила к бабе Добе. Потом узнала, что это была за семья. У неё дома был своеобразный еврейский запах. Я почему-то сейчас помню всё происходившее со мной по запахам. Я помню запах гефилте фиш (фаршированной рыбы), запах латкес (картофельных оладий). В доме жил еврейский колорит.

А после бабы Добы я могла пойти в гости к бабе Даше. Это была высокая русская женщина. У бабы Добы пол был крашеный, высокое крыльцо с перилами, а у бабы Даши был обыкновенный деревенский дом, с выскобленными белыми полами, с половиками. Она мне сразу говорила: “Садись”. И угощала. Я очень любила ржаной хлеб своей выпечки и молоко.

Когда мне было лет четырнадцать, я дружила с девочками Высоцкой Тамарой и Несей Эпштейн. Высоцкая была из своеобразной семьи: мама – учительница, отец – аристократический местечковый человек. Он, например, не разрешал ходить по траве и не разрешал на траве расстилать одеяло, чтобы не мяли её. Его звали Пётр Высоцкий.
Неся – еврейка, Тамара – русская. Об их судьбе я узнала случайно: в витебской газете “Витьбичи” прочитала статью, там упоминалось о них. Неся погибла в гетто, а Высоцкая работала у немцев в комендатуре, после освобождения её осудили и сослали на лесоповал, она там погибла. Дружили, но кто мог знать, кто есть кто?

Баба Доба была из большой семьи. Она была в родстве с моей мамой. Когда мама осталась сиротой, она присматривала за ней. У Добы было шесть дочерей и один сын. Все разъехались: кто в Киев, кто в Москву. Ейне (или Женя) стал лётчиком. Он погиб перед самым окончанием войны.

До войны Ейне приезжал в Яновичи: в форме, при регалиях. Это было что-то! Все девушки на него смотрели».

http://shtetle.com/Shtetls/janovichi/kluchnikova.html

В конце 1920-х – начале 1930-х годов в Советском Союзе началась коллективизация. Естественно, пришла она и в Яновичи. В 1929 году в местечке были организованы колхозы «Ударник» и «Интернационал». Конечно же, коллективизация коснулась и еврейских семей. Яков Лесин вспоминает, что родители его мамы Гольдины были зажиточными людьми. Их раскулачили, то есть забрали в колхозы коров, лошадей, другую живность, сельскохозяйственный инвентарь, и они вынуждены были уехать в Крым. Там жили и работали тоже в колхозе, еврейском, имени Горького, недалеко от станции Карасубазар. Но на новом месте, вдали от дома их не трогали. Лесины погибли в годы Холокоста. Четверо мужчин – Хаим, Берл, Ейсеф и Гирсл и бабушка Рейзл-Рохл.
В годы коллективизации Мордух Шульман передал свою кузню колхозу, но продолжал в ней работать. Он умер в 82 года в 1937 году.

Его сын Рувим работал кузнецом по найму в разных колхозах в Понизовском районе Смоленской области, а семья жила в Яновичах. В пятницу вечером он приходил или приезжал домой, а в понедельник утром уходил пешком в очередной колхоз. Так зимой и летом. Только в праздничные дни бывал дома.
Рувим был человеком добрым, общительным и доверчивым, имел много друзей среди деревенских парней. Когда он, наконец, купил дом, в нём была огромная печь. В одно воскресенье приехали восемь мужчин из разных деревень, за один день разобрали старую и сложили новую аккуратную печь, и всё закончилось обедом.

В годы войны семью Рувима спасли его друзья. Восемь месяцев Шульманы находились на оккупированной территории. Их прятали довоенные друзья, соседи. Только в середине февраля 1942 года через знаменитые “Суражские ворота” семья Рувима вышла вместе с жёнами коммунистов и комсомольцев за линию фронта. Шли пешком 200 километров по Калининской области (теперь Тверской), затем сели в поезд, который шёл на восток.

http://shtetle.com/Shtetls/janovichi/kastelanskaja.html