Евгений Израильский родился на Дальнем Востоке. Учился в Минском машиностроительном техникуме, в Белорусском государственном политехническом институте. Стихи пишет с 1974 года.
Автор сборника стихов «Музой недоношенный поэт».
Печатался в журналах «Обложка» (Смоленск, Россия), «Европейская словесность» (Кёльн, Германия) и др. Любимые поэты – Владимир Маяковский, Давид Самойлов, Михаил Анищенко, Юнна Мориц.
Играет на шестиструнной гитаре. Хобби – туризм. Живёт в Минске.
«Да это ты! Небритый и худой...»
Борис Рыжий
Да, это я, небритый и худой,
веду беседу с зеркалом разбитым
про то, что занят всякой ерундой,
в простонародье наречённой бытом.
Про то, что кран с холодною водой
гудит, про то, что в доме паразиты,
про то, что я – небритый и худой,
и жизнь течёт, и зеркало разбито.
Да ладно, Бог с ним, с зеркалом, про то,
что счастья нет, но это между нами,
и лишь мужик, небритый и худой,
молчит и в такт мне шевелит губами.
Пойду, схожу в соседний гастроном,
душа не может вечно быть в оскале,
куплю колбаску, хлебушек, вино
и выпью с мужиком из Зазеркалья...
***
Вечер выпал длинным,
прочим не чета,
почитал Марину,
Анну почитал.
Всё пытался взором
вызнать у строки,
из какого сора
выросли стихи.
Где-то за окошком,
у машин в плену,
выла неотложка,
словно на луну.
Мыслей паутину
в рюмочку плеснул,
помянул Марину,
Анну помянул...
***
Месяц рогом небо роет,
сука воет на цепи,
что ни ночь – сидит и воет,
хоть возьми да усыпи.
Поброжу, поставлю чайник,
сон порежу на куски,
я и сам не сплю ночами –
не от воя, от тоски.
Положу на сердце руку –
так щемит, хоть сам завой...
Надо что-то делать с сукой
и, наверное, с собой...
***
Теперь я точно знаю – Бога нет,
а если есть, то я не понимаю
причину, по которой столько лет
Он у меня безбожно отнимает
и то, что я пытаюсь обрести,
и то, во что я вкладываю душу,
и если есть Ты, Господи, – прости,
такой, как есть, Ты мне совсем не нужен...
***
«Давно не модной стала длинная строка»
Ян Бруштейн
Теперь не в моде длинная строка,
и мы с тобой теперь уже не в моде,
и женщины, что младше сорока,
не повернувши голову, проходят.
У них пока другие рубежи,
а нас уже заждались за рекою,
где, подражая моде, наша жизнь
опишется короткою строкою...
***
Душа закрыта на переучёт.
Приема нет. Тепло не выдаётся.
Хозяин злится. Ревизор смеётся,
когда листает годовой отчёт...
Там в каждой строчке явный недочёт...
***
Обычный день. Обычные дела.
Проснулись птицы. Суетятся люди.
Газеты почтальонка понесла,
в которых нет ни новостей, ни сути.
Шумит детей весёлая гурьба.
Гремит трамвай – железные колёса.
Тринадцатое. Пятница. Судьба,
скучая, поджидает Берлиоза...
***
Жизнь – лоскутик мерный,
больше – ни на нить,
раскроишь неверно –
некого винить.
И когда топорщит –
сам тому виной,
сам себе – закройщик,
сам себе – портной...
***
С той бедой, что сердце гложет,
на поклон к Нему иду –
помоги, Всевышний Боже,
одолеть мою беду.
И молюсь упорно – может,
от молитвы будет прок,
только вряд ли Он поможет –
Он и Сыну не помог...
***
Дожить до апрельской капели
есть средство простое вполне –
Саврасов, «Грачи прилетели»,
картинка висит на стене.
И утром, поднявшись с постели,
глаза протерев ото сна,
посмотришь в окошко – метелит,
а вот она, рядом, весна...
***
Эта комната пустая –
не квартира, не приют,
здесь и мухи не летают,
и мышам не подают.
Ни стола посередине,
ни картинки на стене,
только свесились гардины –
паутины на окне.
Я здесь изредка бываю,
забегаю, захожу,
за собой не закрываю,
на окошко не гляжу.
И чего хожу сюда я –
не отвечу, не проси,
просто комната пустая –
всё, что хочешь, выноси...
***
Ночь моя, красавица,
спящая моя,
как бы не пораниться
о твои края.
Бровкой – полумесяца
тонкая струна,
как бы не повеситься
на обрывках сна...
***
Отечество – ловушки да силки,
здесь каждый шаг на грани – или-или,
здесь бабий вой, хмельные мужики
и грязи слой, укрытый слоем пыли.
Здесь дух свободы, еле уловим,
живёт за тенью собственного страха,
здесь нет дворцов, здесь храмы на крови
построены из золота и праха.
Здесь каждый или нем, или оглох,
здесь вечность между выдохом и вдохом,
здесь вдоль дорог растёт чертополох
и память поросла чертополохом.
Отечество и в профиль, и анфас –
здесь в моде эпиграммы и памфлеты,
здесь в каждом доме есть иконостас
убитых или спившихся поэтов.
Здесь время, словно взятое внаём...
Не уставая пить и веселиться,
Отечество немытое моё
не научилось верить и молиться...
***
Не домыла мама раму
и не вымоет уже,
вот такой у этой драмы
получается сюжет.
Повела косой старуха,
скрипнул вёслами старик,
и теперь она, по слухам,
едет к Богу напрямик.
Я налил себе немного,
сел к столу, свечу зажёг,
и за лёгкую дорогу
пригубил на посошок...
