Это историйка (или, как я её тогда назвал, сказка) появилась на свет семь лет тому назад. Моей дочке Варе было шесть, художнику Шварцману — 96, городу Минску — 950… У всего есть свой возраст. И только герои детских книжек живут, не вырастая из детства. Оставаясь в нём, чтобы встречать новые и новые стайки человеческих детёнышей и знакомить их с жизнью, и учить более-менее безболезненно входить в этот, часто такой неласковый, мир.
Художника Шварцмана уже два года как нет. Варя стала подростком (со всеми вытекающими последствиями). Минск — ещё не слишком явно — готовится к своему тысячелетию. Надеюсь, что когда-нибудь, ещё до юбилея моего родного города, в Минске обязательно появится памятник Леониду Ароновичу Шварцману и прекрасному зверю, образ которого он создал с такой любовью.
Варе Володиной, которая помогала мне вопросами и участием
Минск – сказочный город. Не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле! Здесь в 1912 году навстречу Корнею Чуковскому из-за угла дома вышел страшный разбойник Бармалей. Здесь в 1916 году из глиняного кувшина явился Лазарю Лагину добрый джинн Хоттабыч. Но и это не всё!
Здесь, в Минске, в 1920 году родился создатель сказочного персонажа, в сотни раз более известного, чем страшный разбойник и добрый джинн! Персонаж этот и по сей день живёт в каждом доме, где есть дети. И хотя носит разные имена, узнаваем в любой толпе.
В Англии его зовут Топл, в Швеции – Дрюттэн, в Финляндии – Муксис, в Литве – Кульверстукас, в Польше – Кивачек, а немцы придумали ему целых два имени – Куллерьхен или Плумпс! Да и у нас поначалу он звался по-белорусски Пашавелак.
Но я забегаю вперёд.
– Да начни, пожалуйста, сначала, – с укором говорит мне моя шестилетняя дочка. – И не забудь сказать «жили-были»!
– Хорошо, Варюша, так и начнём.
Жил-был мальчик в довоенном Минске. Здесь родился, здесь учился, здесь сделал первые шаги и первые рисунки. Мальчика звали Лёля, и было у него два друга – Лёва и Элька. Они познакомились в художественной студии. Руководил ею Валентин Викторович Волков. Выпускник Императорской академии художеств в Петербурге, он неторопливо и основательно учил мальчиков рисовать.
Точно так же, как его самого когда-то учил знаменитый Павел Петрович Чистяков. Тот самый Чистяков, которого своим учителем считали Суриков и Серов, Репин и Васнецов, Врубель и Борисов-Мусатов. Так Лёля с детства, как нынче принято говорить, оказался в одном рукопожатии от великих. Впрочем, сейчас ему девяносто шесть лет, и он сам велик! Только не все об этом знают – многие даже фамилии его никогда не слыхали. И Лёлей его, конечно, называют только близкие друзья.
– Лёва и Элька? – спрашивает Варя.
– Нет, другие. Лёвы и Эльки давно уже нет на свете, – отвечаю я.
– Жа-алко, – печально тянет дочка, но тут же любопытство берёт вверх. – А почему он великий? Он художник?
– Да, художник. Но его картин не найдёшь ни в одном музее. Зато он создал Топла и Дрюттэна, Муксиса и Кульверстукаса, Кивачека и так далее, – отвечаю я.
– Кто они такие? Я только «и так далее» знаю…
– Это его герои. Точнее, один герой под разными именами.
– Ты всегда темнишь, рассказывай правильно! Как Лёлина фамилия?
– Хорошо, хорошо, моя дорогая. Я больше не буду темнить! Фамилия Лёли – Шварцман. Он родился в Минске в доме № 6 по Раковской улице почти век назад. С детства учился рисовать и доучился до того, что, став мультипликатором и через полжизни прочитав книжку Эдуарда Успенского, взял и нарисовал самого минского в мире зверя – научил его ходить, разговаривать, дружить, любить, быть до такой степени человечным, что его даже хотели сделать Всемирным символом гуманизма.
– Гуманизма?
– Гуманизм – это доброта.
– А почему этот зверь минский?
– Потому что добрый. И минчане – добрые.
– Ну и как его зовут?
– Чебурашка!
– Че-бу-рашка? – Варя недоверчиво смотрит на меня. Чебурашку она знает. Но, кажется, ожидала встречи с более экзотическим существом и слегка разочарована. Во всяком случае, вопросы на время она задавать перестаёт, просто сидит рядом со мной на стуле и следит за тем, как на экране появляются ряды строчек. Читать она уже научилась!
Сам не знаю, почему минчане мне кажутся добрыми. Это у меня, наверное, откуда-то из детства, когда Минск был совсем другим – раза в четыре меньше, не таким столичным и взбалмошным. Когда все жители города знали друг друга. Прав был создатель «Маленького принца», отвечая на собственный вопрос: «Откуда я родом? Я родом из моего детства, словно из какой-нибудь страны».
Я родом оттуда же. И Леонид Аронович Шварцман тоже. Имя нашему детству – Минск.
«... Я хорошо помню конку. Маленький вагон тащили две лошади по рельсам. Трамвай пустили в 1930 или 1931 году. Это стало огромным событием. Автомобили были редкостью. Средством передвижения служили извозчики. В городе протекала небольшая грязная речка Свислочь, впадающая в Березину. Город чем-то напоминал Вильнюс или Витебск, может быть, костёлами и холмами, но был менее живописен и выглядел беднее...»
Я давно понял, что совершенно не важно, беден твой город или богат, мал или велик, столичен или провинциален, красив или... Если ты его любишь, он может быть
любым – бедным, маленьким, незначительным, но только не некрасивым! Любовь помогает найти в самом невзрачном городском пейзаже удивительное и прекрасное. Она заставляет писателя, нередко против его замысла и незаметно для него самого, вставлять в роман о Нью-Йорке улицы и дома из минского детства, а художника, живущего в Париже, писать давно покинутый Витебск.
Слова о конке и о речке Леонид Аронович написал, когда ему исполнилось девяносто лет. В двадцать он уехал из Минска, а ещё через семьдесят начал вспоминать город, в котором родился. Впрочем, нет, ещё раньше появилась серия картин «Старый Минск. Воспоминания детства». А до этого жизнь была такой быстрой и суетной, что времени для воспоминаний не оставалось. Да и в Минск после войны он приезжал всего однажды – на кинофестиваль. Ностальгии не было.
Художник не вспоминал о городе, но город исподволь напоминал о себе. Когда на рубеже 1970-х появились мультфильмы «Крокодил Гена» и «Чебурашка», вряд ли нашлись люди, даже среди минчан, – которые заметили, что действие происходит... в Минске. Что бесконечные полукруглые окна, вдоль которых ходят герои мультфильма, напоминают торговые ряды в Верхнем городе, а часто мелькающий дом с аркой похож на тот самый дом, где родился художник.
– Я не думал о Минске, когда рисовал улицы и здания, на фоне которых происходят приключения Чебурашки и Крокодила Гены. Это был просто провинциальный город. Минск появился в мультфильмах сам, по собственной воле, из моей памяти... Я и сейчас, кажется, до метра помню путь от дома до школы.
Двухэтажный дом Лёли стоял возле Петропавловской церкви. Впрочем, в те времена она ещё называлась Екатерининская. А горожане её всегда называли Жёлтой. Отсюда, когда пришло время, он пошёл в школу № 5, занявшую после революции здание мужской гимназии. Спускался со второго этажа во двор, где неизменно сидели соседи и неспешно говорили о жизни на идише. Выходил из арки. Пересекал Немигскую улицу, поднимался мимо Холодной синагоги по Школьной до площади Свободы, дальше шёл по Ленинской, переходил через Советскую...
На месте крошечного Лёлиного дома вырос гигантский дом с «Торговым центром на Немиге», на месте школы – бульвар, где пересекаются Ленина и Маркса, погибли в гетто соседи, а вместе с ними исчез идиш... Того Минска давным-давно нет. Как нет шагаловского Витебска. Быть может, поэтому Шварцман, как Шагал, боялся возвращаться в свой город.
Вместо себя на исчезнувшие минские улицы художник выпустил своих героев. И вместе с ними этот никому неведомый город начал торжественное шествие по миру. Тогда и возникли Топл, Дрюттэн, Муксис... Так поначалу на разных языках звучало имя Чебурашки. А потом все поняли, что зверёк неизвестной породы – с круглыми удивлёнными глазами, с большими ушами и чуть свалявшейся короткой шёрсткой – он один такой, и имя у него должно быть одно. И тогда Чебурашка стал Чебурашкой повсюду.
В 2007 году права на изготовление мультфильмов по книгам Эдуарда Успенского купили японцы и пригласили в качестве художников-постановщиков москвича Михаила Алдашина и минчанина Михаила Тумелю. И вот что удивительно, москвич Алдашин решил, что новый Чебурашка тоже должен ходить по минским улицам: негоже зверюшку изгонять из родного города! Так появились в японском мультфильме скамейки с минских улиц, мостики из парка Горького и вазы с проспекта. И в результате самый гуманный в мире зверь неизвестной породы, как был, так и остался минчанином.
Сказка закончена, я ставлю финальную точку и готов уже выключить монитор, когда Варя неожиданно спрашивает:
– А что стало с Лёвой и Элькой?
И я понимаю, что, увлёкшись рассказом о человеке, нарисовавшем Чебурашку, забыл рассказать о его друзьях. Без них история будет неполной.
Лёва – Лев Исаакович Мильчин – учился в Москве, во ВГИКе, и тоже стал мультипликатором. Он создал десятки замечательных мультфильмов – начиная от «Конька-Горбунка» и кончая «Сказкой о царе Салтане». В Минск он не возвращался, но где-то здесь – в Яме, в Тучинке или в Тростенце – навсегда остались его отец, мать и сестра.
Элька – Элконо Маркович Гольдштейн – уехал в Ленинград, выучился там на архитектора и, вернувшись, построил среди множества других, пожалуй, самое известное минское здание – Дом со шпилем.
Отныне для меня Дом со шпилем – ещё и символ старинной дружбы трёх минских мальчишек из студии Валентина Волкова.
– Ты помнишь шпиль, который был виден из окна дома, где ты родилась? – спрашиваю я Варю.
– Папа, ты шутишь! – отвечает моя шестилетняя дочь. – Это ведь было давно...
И я понимаю, что «давно» для Леонида Ароновича Шварцмана, и для меня, и для моей дочери, в общем-то, одно и то же. Это то, что в конце концов становится городом нашего детства.
Михаил ВОЛОДИН